А вот вид снаружи Лунному Стрижу совершенно не понравился. Признаться себе, любимому, что иногда выглядишь таким монстром, было настолько неприятно, он на мгновенье усомнился в правильности выбранной профессии. Такими глазюками малолетних хулиганов пугать, чтобы ночью писались в кроватку! И городскую стражу от пьянства лечить, являясь из подворотни вместо зеленых гоблинов. Тьфу, гадость!

Все дальнейшее оказалось таким же простым, как и противным. Паук явно не собирался отпускать свою еду дальше трех шагов, даже в ближайшие кусты Лунного Стрижа сопровождали четверо белобалахонных прихвостней Великого и Ужасного. Слушать самовосхваления и поддакивать тоже было можно. Ну, правда, несколько хуже, чем уползать от Найрисской Гильдии по сточным трубам… там, по крайней мере, улыбаться не приходилось. Можно было даже запихнуть в себя, невзирая на тошнотворный привкус, миску солдатской каши — Великий и Ужасный милостиво пригласил менестреля поужинать с ним. Потерпеть пришлось всего пару часов, и, как только стемнело, Пророк выгнал всех обиженных подхалимов из шатра. Нетерпелось пауку, а делиться и подавно не хотелось.

Особо не вникая в ахинею, что нес проповедник, — да что вникать, и так понятно, к чему ведет, — Лунный Стриж кивал согласно, хлопал наивно ресницами, позволяя пауку придвигаться поближе, томно вздыхал и облизывал губки. Короче говоря, строил из себя малолетнюю шлюшку. И настороженно прислушивался к обстановке вокруг шатра, выжидая подходящий момент.

Что и как делать, он уже решил. Можно было, конечно, прямо сейчас без затей свернуть пауку шею и свалить по-тихому, но это, право же, совсем не интересно. Тонкая артистическая натура вкупе с врожденным чувством прекрасного настойчиво требовала грандиозного и красочного представления, желательно с фейерверком и как можно большим количеством как массовки, так и благодарной публики. Да и опробовать на деле крылья очень уж хотелось.

Момент представился довольно скоро. Продолжая изображать из себя дитя борделя, Лунный Стриж перешел от пассивного согласия к активному соблазнению. Краснея и смущаясь, он робко подставлял коленку и развязывал ворот своей рубашки, сетуя на жару, одиночество и неся ещё какую-то несусветную чушь хорошо поставленным сексуальным голосом.

Не избалованный искренним вниманием красивых юношей, Пророк потерял бдительность, стоило только позволить ему завалить себя на ковер и запустить руку в штаны. В страстном объятии Хилл без малейшего труда надавил на определенную точку на шее Пророка и обездвижил его.

Душа незаурядного балаганного дарования наконец была довольна. Публики всего ничего, но зато какая публика! Преображение сексуально озабоченного смазливого придурка в полумифического Воплощенного оказало на проповедника потрясающий эффект.

Не в силах шелохнуться, Пророк наблюдал, как в затуманенных страстью небесно-синих глазах заклубилась бездонная голодная чернота, розовые припухшие губы раздвинулись в клыкастой улыбке, шелковистая кожа потемнела и покрылась антрацитовой чешуей, с тихим шуршанием развернулись нетопыриные призрачные крылья, померкли светильники и замер сам воздух… Пророк попытался хотя бы закричать, но не смог издать ни звука. Ему только и оставалось, что смотреть на отражение собственных глаз в черных зеркалах на нечеловеческом жутком лице с довольной мальчишеской ухмылкой.

Для пущей надежности Лунный Стриж аккуратно отрезал Пророку голову собственными когтями, больше похожими на длинные кинжалы, попутно возмутившись столь неудобной для нормальной жизни формой рук. К его удивлению, стоило ему подумать о том, что лучше бы обыкновенные пальцы, руки вернулись к изначальной форме. Весьма кстати — засунуть голову Пророка в заплечный мешок с помощью десятка острейших кинжалов вряд ли кому-нибудь бы удалось. Облив тело ламповым маслом и гномьей водкой, нашедшимися тут же, Лунный Стриж с сожалением кинул последний взгляд на гитару. Опрокинув горящую лампу, он отпустил с трудом удерживаемую Тень.

Тут же в ноздри ударил сладкий запах крови и страха. Послышалось манящее биение жизней.

— Много! Вкусно! Все мое! — проснулся голод Темного божества.

Вмиг выросли когти и зашуршали готовые к полету крылья. Первые листочки огня застыли в тягучем воздухе, разговоры за стенками шатра превратились в низко урчащее бормотание.

— Хисссс… ессссть… — он зашипел в предвкушении.

Вместе с трескучими языками пламени Стриж взлетел, прорывая крышу шатра, и издал душераздирающий крик, подобающий настоящему демону. Вопль жажды, требование крови и жертвы — проснулись все, вплоть до деревенских собак, завывших в ужасе. Сотни сонных людишек внизу, исправно служивших истинному божеству, готовых накормить его своими душами, напоить жизнями. Сотни жертв, призывавших его — дождались. Воплощенный завыл ещё раз, оповещая стадо о своем явлении, и волны паники и животного ужаса ответили ему — и все замерло.

— Мне… всссе мне…

Хилл опомнился, когда в когтях забилось очередное тело с прокушенной шеей и забрызгало ему глаза кровью. Он хотел утереться, поднес к лицу руку — блестящую мокрой черной чешуей, с клочьями плоти на когтях. И услышал смех. Довольный, ледяной… божество на мгновенье оторвалось от трапезы, сыто рыгнув.

— Хватит! Все! Достаточно!

На мысленный вопль покровитель ответил недовольством и недоумением. Хисс не желал отказываться от законной жертвы — а кем ещё могут быть эти людишки?

— Отпусти меня! Своих ты все рано получишь.

— Обещаешшшь?

— Да.

Тень отступила, всего на шаг, возвращая Лунному Стрижу полный контроль над телом. Труп в белом балахоне, выпущенный из когтей, медленно полетел вниз, ускоряясь и догоняя дюжину предшественников. Звуки возникли где-то на границе слышимости, из тяжелой вибрации и басового рычания превращаясь обратно в крики и собачий вой.

Внизу занимался шатер, суетились фигуры в белых балахонах, пинками и криками поднимая растерянных разбойников и задирая головы вверх — откуда на них свалились окровавленные тела. За те несколько секунд, что понадобились Темному для трапезы, мятежники не успели ничего понять. Но теперь паника распространялась со скорость пожара.