Божество, подчиняясь древнему договору, больше не требовало смерти всех живых. Только фанатиков — и лишить Хисса положенной доли не осмелился бы никто. Лунный Стриж и не собирался. Но сливаться с Темным снова не хотел. Свою работу он сделает и без принуждения.

Он завыл ещё разок, чтобы привлечь внимание публики, и, заложив крутой вираж, чуть не врезался в ближайшее дерево. Демоновы крылышки плохо слушались с непривычки, но исправно держали в воздухе. Ему же требовалась хорошая маневренность, так что с дивным приобретением пришлось пока распрощаться.

Хилл спрыгнул на землю и сосредоточил все внимание на носителях белых тряпок. Их оказалось не так уж и много, всего десятка четыре. Правда, за последними пришлось немножко погоняться. Они успели-таки сообразить, что явившиеся за Пророком демоны собираются захватить к Хиссу и всех его верных последователей, но вот убежать достаточно далеко уже времени не хватило.

Оглядев напоследок учиненный разгром и разбегающихся в панике бандитов, Лунный Стриж подобрал упавший мешок, выцепил из кучи барахла у одного из костров кусок рогожи и завернул голову в него. А заодно обругал себя болваном безмозглым — кто же в здравом уме сует свежеотрезанную голову просто в мешок! Вся рубашка изгваздана, и вообще, что за вид! Вспомнив, что неподалеку есть река, Лунный Стриж снова превратился в демон знает что с крылышками, и, поднявшись над деревьями, довольно быстро её нашел.

Устроившись на другом берегу, он старательно отстирал одежду, помылся сам и залетел на самое высокое и раскидистое дерево, поспать немного. Как ни странно, в эту ночь Лунному Стрижу снились светлые и приятные сны. Про беззаботных птичек и вкусных паучков.

239 год. Суард, за две недели до Осенних гонок.

Туман и косые солнечные лучи, и рассветная тишина… кружевная мелодия флейты и прозрачный силуэт над янтарной рекой… смеющаяся туманная дева танцует на воде, протягивает руки…

Золотая пыль на коже, прикосновение — теплое и дразнящее…

Мимолетный поцелуй, вздох… аромат речных кувшинок в молочной дымке, ускользающее тепло… танец, трепет дыхания, биение сердца — совсем рядом…

Прохладная трава, горячие губы… порыв… крепко оплетенные травой руки — и снова её смех…

— Тигренок, — услышал он знакомый голос.

Хилл проснулся. Вспомнил вчерашний день, и сон, и множество подобных снов. И узнал её — девушку золотой реки и тумана. На миг и в её глазах мелькнуло узнавание… но исчезло, растворилось в колдовском пламени.

В облачно-серых очах разгорались сиреневые и золотые огни. Бледные струи тумана, окутавшие её, расцвечивались сизым и розовым, росли и тянулись к нему. Тонкое лицо, бледные губы, беспорядочный поток черного шелка и упоительное прикосновение прохладных пальцев к виску… волшебный свет, стекающий с хрупкой фигуры.

— Тигренок?

Она смотрела, словно спрашивая… и улыбалась. Хилл улыбнулся в ответ и бережно поймал её руку, поднося к губам.

Едва он коснулся запястья, Шу задрожала и вспыхнула обжигающим золотым жаром. Гибкое тело светилось сквозь полупрозрачную сорочку, манило терпким запахом лесного меда, и он с пронзительной остротой почувствовал собственную наготу.

Осторожно потянувшись к ней, Хилл хотел привлечь прекрасную деву ближе, но сон не отпускал. Нежно и настойчиво она прижала его руки к постели, и, как во сне, он оказался беспомощно распятым.

Только во сне он пытался вырваться, а сейчас… расслабившись и не отрывая взгляда от полыхающих лиловым пламенем глаз, он улыбнулся, соглашаясь с игрой. Магические путы надежно удерживали кисти, но Хилл знал, что прямо сейчас ему ничего не угрожает.

— Мой золотой Тигренок, — снова шептала она, и он задыхался нежностью и восторгом.

Робко, словно опасаясь, тонкие пальцы погладили по щеке… Тигренок, закрыв глаза, потерся о ласковую ладонь, потянулся к ней… изумленно ахнув, она на мгновенье застыла.

Он снова взглянул на неё, приоткрыв губы, стремясь к ней… и всей кожей ощутил ответный порыв. Хилл купался в потоках её удивления и радости, в сверкании и переливах голубого и сиреневого. Вчера она не стала рассматривать его открыто, предпочтя поглядывать украдкой, а сегодня…

Маленькие молнии и магические завихрения следовали за восхищенным взглядом, касаясь плеч, груди, тепло и щекотно скользя вниз по животу, лаская… Она любовалась им, и он отвечал ей тем же, рвался и тянулся к вызывающе розовеющим соскам, целомудренно прикрытым тонким шелком.

Едва за взглядом последовали руки, Хилл застонал. Он метался от острого, болезненного наслаждения, невыносимого желания, иссушающей нежности… и от её взгляда — жажды и надежды в сиреневых глазах, ощущения мимолетности волшебного мгновения и скорого расставания. Стискивала грудь и рвала дыхание потребность обнять её, защитить, сказать о своей любви, о готовности умереть для неё… но Хилл не мог произнести ни слова, не мог коснуться её.

А Шу то ласкала и целовала его, то рисовала на коже узоры острыми ногтями. И линии окрашивались кровью. От боли Хилл кричал в экстазе, и вздрагивал, когда она горячим языком слизывала красные капельки, и жаждал ещё… он устремлялся навстречу её рукам, ловил ртом губы, волосы, хлещущие по лицу, пальцы, пробегающие по скулам и ключицам.