– Верно, он учился там во время Второй мировой войны. А потом его пригласили преподавать где-то в шестидесятых годах.

– В тысяча девятьсот шестьдесят девятом, если быть точным, – подтвердил Талкинхорн. – И он преподавал там десять лет в перерывах между раскопками. Летом семьдесят девятого года он вернулся в Огайо и возглавил кафедру археологии в университете.

Финн кивнула:

– Да, моя мать хотела, чтобы я родилась в Соединенных Штатах.

– А Питер Богарт, – продолжал адвокат, – изучал археологию в Модлин-колледже с тысяча девятьсот семидесятого по семьдесят третий год. Лайман Райан был его куратором и научным руководителем. С семьдесят третьего по семьдесят девятый год Богарт работал ассистентом вашего отца и принимал участие в его экспедициях в Центральную Америку.

– И что с того? Он знал моего отца, но это еще не значит, что он был любовником моей матери.

– Не значит, – согласился Талкинхорн.

Он отложил трубку, открыл средний ящик стола и извлек оттуда небольшую пачку старых писем, перевязанную резинкой. Конверты были бледно-зелеными – любимый цвет матери Финн.

– Зато вот это неопровержимо доказывает, что Питер Богарт был любовником вашей матери.

Костлявым пальцем он подтолкнул стопку писем к Финн.

– Что это?

– Любовные письма. Billet doux, как выражаются французы. От вашей матери к Питеру Богарту. На всех имеются даты, а содержание, боюсь, не оставляет никаких сомнений относительно характера взаимоотношений корреспондентов.

– Значит, вы их читали?

– На этом настоял мистер Богарт, после того как я выразил озабоченность по поводу его завещания.

– А почему вы выразили озабоченность? – осведомилась Финн, не в силах отвести глаз от лежащей перед ней стопки писем.

– Мисс Райан, Питер Богарт является главным наследником одной из крупнейших судоходных компаний мира. Собственно говоря, «Нидерланд-Богарт-лайнс» и есть самая крупная корпорация контейнерных перевозчиков. Речь идет об огромном состоянии, а установление отцовства – это серьезная и очень запутанная юридическая процедура. Посему ваше появление в качестве наследницы может превратиться в серьезную обструкцию нормальному течению бизнеса, если можно так выразиться.

– Во что? – удивилась Финн.

– В геморрой, – перевел ей на ухо Билли.

– А, в проблему, – поняла она.

– Вот именно, – подтвердил адвокат, бросив на Пилгрима взгляд поверх очков.

– А почему Богарт решил, что я его дочь?

– Потому что совпали сроки, – объяснил старик. – По утверждению мистера Богарта, его связь с вашей матерью закончилась в августе семьдесят девятого, незадолго до ее отъезда в Америку. Вы родились в мае восьмидесятого, то есть через девять месяцев. По всей видимости, вы были, гм, зачаты в Англии, предположительно в Кембридже.

– Но это еще не значит, что он мой отец.

– В письмах имеются свидетельства того, что Лайман Райан не мог зачать ребенка по причинам физиологического характера.

– Вы хотите сказать, что мой отец был бесплоден?

– Нет, – покачал головой Талкинхорн, не решаясь взглянуть Финн в глаза. – Судя по письмам, он не мог… – Юрист помолчал и зачем-то поправил узел галстука. – Он был не способен к соитию.

Слово было до того архаичным, что Финн, наверное, рассмеялась бы, если бы все это не было так нелепо и так ужасно.

– Как явствует из писем, – продолжал старик, – ваш отец знал о романе жены с мистером Богартом и, похоже, смирился с ним. Насколько я понимаю, он был намного старше вашей матери?

– На двадцать лет, – глухо подтвердила Финн.

Когда ее родители познакомились, отцу было уже за сорок, а матери едва исполнился двадцать один год. Учитель и ученица, май и декабрь, так сказать. А десять лет спустя, похоже, пришла очередь матери. Ей был тридцать один год, когда она встретила юного двадцатилетнего студента Богарта.

Финн недоверчиво разглядывала лежащую перед ней фотографию. У отца никогда не было ни веснушек, ни рыжины в волосах, но у матери волосы были каштановыми с красноватым отливом, а летом на переносице проступала бледная россыпь веснушек. Возможно, вполне возможно. Во всем этом была какая-то жестокая ирония. За несколько минут Финн узнала об отце и матери гораздо больше, чем хотела знать. Больше, чем следует знать о своих родителях ребенку.

– Зачем вы мне все это рассказали? – сердито спросила она.

– Мне очень жаль, что пришлось это сделать, – сокрушенно покачал головой Талкинхорн. – Я не хотел ни оскорбить, ни огорчить вас. Та часть завещания, которая касается вас, никоим образом не связана с предполагаемым отцовством мистера Богарта. Но если вы станете претендовать на остальную часть состояния семьи Богартов, большая часть которого находится в трастовом управлении, это приведет к массе осложнений. От вас потребуются неопровержимые доказательства родства – в частности, анализ ДНК. Потому я и счел своим долгом предостеречь вас. Сведения об этом неизбежно попадут в прессу, и последствия могут оказаться довольно неприятными.