– Это ведь не случайное совпадение – то, что мы сейчас встретились? – подозрительно спросила она.

Пилгрим моментально покраснел. Ему это очень шло. Финн вспомнилось название его лодки. С таким «говорящим» лицом ему точно не стоит играть в карты.

– Да, боюсь, не случайно, – признался Билли.

– Вы знали, что я буду здесь?

– Ну, не именно здесь, но я знал, что сегодня днем вы придете на Грейт-Рассел-стрит. Во всяком случае, надеялся.

– Откуда вы знали? – Финн по-прежнему ничего не понимала. – От Талкинхорна? – сделала она единственно возможное предположение.

Пилгрим кивнул:

– Сэр Джеймс – поверенный нашей семьи. Ну, то есть один из них.

– И в аукционный дом вы тоже пришли не случайно?

– Да. Дело в том, что вы объявлены наследницей по завещанию одного моего родственника. Обстоятельства этого дела довольно странные, и мне захотелось заранее взглянуть на вас.

– И вы знали, что картина – подделка?

– Нет, – качнул головой Билли. – Я всегда считал, что это Ян Стен. Хотя мог бы и догадаться. Половина драгоценностей моей матери оказались фальшивыми. – Он смущенно улыбнулся. – Знаете, наши титулы – это один пустой звук. Не то что в двенадцатом веке, когда мои предки разбойничали вместе с Ричардом Львиное Сердце, побивали полчища сарацинов и все такое.

Он засмеялся.

– Да, тогда жизнь была повеселее, – согласилась Финн. – Так вы правда хотели ее продать? В смысле, картину?

– Хотел. Яхту надо ремонтировать, и корпус не мешало бы почистить, а еще этот особняк в Корнуолле разваливается прямо на глазах. О нем даже Национальный совет по охране памятников не желает слышать, и к тому же он по уши в долгах. Meur ras a'gas godrik dhe'n wiasva ma!

Древний музыкальный ритм, прозвучавший в последней фразе, почему-то напомнил Финн о «Властелине колец».

– Что это за язык? – спросила она, не скрывая восхищения.

– Язык короля бриттов Пендрагона и рыцарей Круглого стола, короля Артура, Тристана и Изольды.

– Корнуоллский?

– Да, корнуоллский, как и я сам, – подтвердил герцог и протянул Финн руку. – Будем считать, что мой маленький обман прощен?

– Да, ваша светлость, – откликнулась Финн, отвечая на рукопожатие.

– Просто Билли, пожалуйста. Вашей светлостью меня величает только Талкинхорн и моя двоюродная бабка Елизавета.

– Двоюродная бабка Елизавета? – недоверчиво переспросила Финн.

– Королева, – пояснил Билли.

– Шутите?

– Нет, к сожалению. Я – один из отпрысков многочисленного выводка Виктории и Альберта. И постоянный источник разочарования для родни. Они все считают, что мне следовало добиться большего. А я даже в поло не играю.

– Какой ужас!

Герцог помахал левой рукой:

– Я, видите ли, левша. А левшам не разрешают играть в поло, за исключением, конечно, кузена Чарльза.

– Принца?

– Его самого, – хихикнул Билли. – Кстати, управлять пассажирскими самолетами нам тоже нельзя.

– Надо же. Никогда об этом не задумывалась.

– Мы самое большое меньшинство в мире. И самое угнетаемое, если не считать Билла Гейтса. Он тоже левша.

– И Билл Клинтон.

– Точно. И Джордж Буш-старший.

– И Микеланджело, – подсказала Финн.

– И Леонардо да Винчи.

– И Курт Кобейн.

– Кто?

– Музыкант, – объяснила Финн. – Он уже умер.

– И бабушка Елизавета.

– Правда? А я и не знала.

– И королева Виктория тоже. И кузен Уильям. Это передается с генами.

– Ну хватит, – засмеялась Финн. – А то мы никогда не остановимся.

– Хватит, – согласился Билли и взглянул на часы, стальные и массивные, как у водолазов, совсем не похожие на золотую финтифлюшку Ронни. – Уже два часа. Сэр Джеймс, наверное, ждет нас. Вы допили кофе?

Финн кивнула и встала. Они прошли по улице десяток метров и остановились перед узкой дверью дома номер сорок семь.

– А что за странные обстоятельства вы упомянули? – поинтересовалась Финн, поднимаясь по узкой лестнице.

– Я и сам толком не знаю. Талкинхорн говорил со мной довольно уклончиво.

Они добрались до второго этажа и свернули в коридор. В офис Талкинхорна вела первая дверь справа. Билли распахнул ее и пропустил Финн вперед. Если письмо адвоката напомнило Финн о временах Диккенса, то его контора оказалась идеально сохранившимся образцом интерьера Эдвардианской эпохи. [7]