После войны под именем «Хамерфест» судно много лет работало в каботажном плавании, перевозя вдоль берега небольшие грузы, но в конце девяностых норвежское налоговое законодательство поменялось, и маленькое судно с чересчур мощными двигателями перестало быть рентабельным. Еще несколько раз оно переходило из рук в руки и наконец оказалось в собственности у отошедшего от дел канадского дантиста с прискорбной слабостью к кокаину. Дантист в очередной раз переоборудовал его в прогулочную яхту и назвал «Атропос» в честь первого корабля Горацио Хорнблауэра, героя серии популярных романов об эпохе Наполеоновских войн.

Собственно, этими романами и ограничивались сведения дантиста о мореплавании. В Сингапуре он нанял очень неудачный экипаж, который первым делом отыскал его запасы кокаина. Где-то посреди Палаванского прохода дантиста с перерезанным горлом и вспоротым животом выбросили за борт. Рассказывая эту историю Красавчику Серферу, Ло Чан несколько отошел от истины.

Это он сам скормил доверчивого канадца акулам, а потом точно так же поступил со своим партнером и всеми прочими членами экипажа, предварительно в стельку напоив их. Все это произошло вскоре после того, как они обнаружили чокнутого японца на плоту. Ло Чан, почти неграмотный и не слишком сообразительный, разумеется, не подозревал, какое значение имеет штамп на маленьком слитке. Он знал только, что это золото и что он не собирается ни с кем делиться. А кроме того, он вполне мог справиться с управлением судна «Атропос», или «Педанг Эмас», как оно теперь называлось, и в одиночку.

Четыре дня назад он вышел из Замбоанги, куда доставил свежих девочек для тамошних борделей, и теперь возвращался в Кампунг-Сугут с партией из пятисот бойцовых петухов, украденных у лучшего заводчика. На Филиппинах и Борнео в каждом городке и деревне имелось три главных места: рынок, церковь и арена для петушиных боев. Одна птица стоила до полутора тысяч долларов, и операция обещала стать очень прибыльной. Петухи, засунутые в тесные бамбуковые клетки, всю дорогу оглушительно орали, и весь маленький трюм провонял их пометом, но дело того стоило.

Единственным, что омрачало радужное настроение Ло Чана, была погода. Он даже не пытался воспользоваться тем дорогим метеорологическим и навигационным оборудованием, которое незадачливый дантист установил на яхте: во-первых, потому, что он в нем совсем не разбирался, а во-вторых, потому, что всю свою жизнь, не считая нескольких сроков в тюрьме, Ло Чан провел в море и умел чувствовать любую перемену погоды. Сейчас на небе не было ни облачка, на море – ни рябинки, а воздух дрожал от жары, как и положено в это время года, и все-таки кое-какие тревожные признаки имелись.

Обе двери в маленькой рубке Ло Чан держал открытыми и все равно не чувствовал ни малейшего сквозняка. Ветра не было вообще – только неприятное ощущение, будто что-то навалилось на тебя сверху, да беззвучная, зловещая зыбь на поверхности моря. И цвет у воды стал неправильный: сквозь сапфировую синеву просвечивала какая-то серая муть. А во рту появился такой вкус, какой бывает, если лизнуть дверную ручку. Кажется, это называется озоном.

Ло Чан наклонился к переговорной трубке.

– Кам Дао! – крикнул он.

Так звали вьетнамку, чье лицо изуродовал ножом клиент в заведении Цай Куин Ма – большом борделе, расположенном сразу за рыбным рынком. Для работы девушка после этого не годилась, но зато она любила готовить, а Ло Чан больше всего на свете любил поесть.

– Trung nguyen! – потребовал он.

Эта тщедушная девка делала отличный холодный кофе. Иногда, если рейс затягивался, и только в темноте Ло Чан использовал ее и по прямому назначению, и с этим она тоже справлялась совсем неплохо, особенно если учесть, что клиент весил почти четыреста фунтов.

Ло Чан выглянул в дверь рубки. Слева по борту на расстоянии нескольких миль виднелась узкая полоска мангровых зарослей. Обычно он старался идти ближе к берегу, но здесь был район рифов Торонгохок, и даже при осадке в семь с половиной футов приближаться к ним не стоило.

Кам Дао принесла на мостик кофе и с поклоном вручила ему особый стаканчик с серебряной ручкой. Не отрывая одной руки от штурвала, Ло Чан взял его в мясистую пятерню, глотнул ароматного напитка, щедро сдобренного сладким сгущенным молоком, и глубоко вздохнул от удовольствия.

– Принеси мне обед, – распорядился он. – Немного pho [16] и тарелку твоего вкусного muc хао thap cam. [17]

По-вьетнамски Ло Чан говорил быстро и уверенно. Он был китайцем, но родился в Ханое, во время войны остался сиротой и довольно скоро из вечно голодного и тощего беспризорника превратился в жирного, преуспевающего дельца, известного своим умением добыть все: от АК-47 и русских противотанковых гранатометов, которыми он снабжал северных бандитов, до юных трансвеститов и пиратских копий путеводителей для секс-туристов.