Дневальный внес лаковую ушастую корчагу с ягодником и разлил в оловянные кружки.

– Прошу.

Жидкость была густая и пряно покалывала язык. Порой в ней попадались мелкие терпкие семечки. Пилась легко, только кислинки недоставало. Элас скоро отставил пустую кружку.

– И сыт, и пьян, – слегка улыбнулся он. Ниссагль вежливо улыбнулся в ответ и стал глядеть куда-то вбок, в темный, щербатый, не прикрытый ничем угол, где в пол человеческого роста громоздились один на другом ящики с подлыми доносительными и пыточными пергаментами.

– А знаете, высокий магнат Элас, у меня все-таки еще один вопрос к вам остался, – неожиданно гулко прозвучал голос Ниссагля, и Элас вздрогнул, сразу почувствовав, как к щекам его приливает непрошеный жар, – всего один маленький такой вопросик. Вот вы гуляли, поправляли здоровье, играли с вашим премудрым оленем Анэху, смотрели на воду в речке…

«Что со мной? – в ужасе пытался сообразить Элас, изнемогая от приливающего к лицу жара. Он терял сознание, речь Ниссагля сыпалась грохочущим черным градом, путая мысли. – Что со мной? Что со мной?»

– Господин Элас, вас что, от голода замутило? Что с вами такое?

– Не знаю! – простонал Элас, валясь на спинку кресла, зачем-то закрывая лицо и качая, как сумасшедший, головой. – Не знаю, не знаю…

– Выпейте воды. Воды выпейте, может, полегчает? – Возле губ скралась кружка, и он машинально сделал глоток. Понемногу он приходил в себя. Пульсирующими белесыми молниями поплыли через лицо Ниссагля Руны Круга Покоя, их бы еще нарисовать, но здесь не дадут. Руны помогли, вернули прежнее состояние отрешенности, только легкий жар еще покалывал щеки.

– Ну как так можно? Вы, можно сказать, уже почти на свободе. Хотя, конечно, волнение-то понятное. У меня, я говорю, еще один зопрос остался: подошвы-то зачем было папоротником мазать?

Этот жар… Он опять беспокойно проникает в сознание. Значит, преграда между сознанием и телом слаба. Забыть о жаре! Забыть!

– Так почему?

Ах, этот папоротник. Проклятый папоротник. Надо что-то сказать, чтобы отвязался этот недомерок. Только нельзя медлить.

Элас отмахнулся со слабой улыбкой.

– Ах, я сделал это просто так, для смеха. Могу я поребячиться, когда меня никто не видит? Не так много лет прошло с тех пор, когда я был ребенком. Увидел папоротник и ни с того с сего решил позабавиться. Разве это запрещено? – Он натужно улыбнулся.

– Ай-ай, лучше б вы этой глупости не делали. – Голос Ниссагля смеялся, но лицо резала пополам зловещая улыбка. – Как вы хорошо врали, господин Элас. Думали небось, что выйдете отсюда. Но отсюда никто еще не вышел. И папоротник этот к вашему вранью, как овце хомут подходит.

– Если вы мне не верите, тогда, боюсь, нам не о чем говорить с вами.

– А не пройти ли нам в соседнее помещение? Там и выясним, есть нам о чем говорить или нет. Покой Правды все-таки.

– Идемте, – Элас встал с величавой легкостью, словно на нем были стола Посвященного, оплечье и родовой венец, – идемте, если вам угодно слушать мое молчание.

– Вам помочь? Вы ногу, кажется, подвернули? – Ниссагль предложил руку.

– Не стоит.

– Ладно.

Элас шагнул…

… Он свалился сразу, даже не взмахнул руками. С кратким стоном рухнул на бок, зажимая ладонями колено. Боль отдалась во всем теле. Он оцепенел, скорчившись и перестав дышать. Тьма поплыла перед глазами.

– … Неужели ты думал, что я дурак, Элас? Теперь вот помучайся, как мучилась она. Чтоб дышать больно было. Клянусь, такое я тебе устрою. Ниссагль стоял над ним, накрывая его своей тенью. – Неужели ты думал, что я не знаю этой уловки с нечувствительностью? Знаю, мой милый, прекрасно знаю. Знаю больше, чем ты. Напоил тебя дурманом, который злее браги, а ты и не заметил. Я все знаю про Этарет, потому что, – он наклонился, приблизив некрасивое и жесткое лицо, – я есть часть вас, ваша изнанка, я ваша тень, я всегда рядом с вами, вы от меня никогда не избавитесь! Что, не придумать ответа? А ты и не придумаешь, не старайся. Думать тут поздно, тут надо вспомнить один день, когда простой горожанин Гирш Ниссагль сделал донесение о раненом короле, а вы даже не подумали его за это наградить. Теперь я возьму свою награду сам – и уж не взыщи, любезный!

– Вы все равно ничего от меня не добьетесь… – Элас пытался привстать хотя бы на одно колено, на здоровое, чтоб только не ползать по полу.

– Я и не собираюсь добиваться. Много чести. Ты, ты сам будешь умолять, чтобы тебя выслушали. Умолять. А пока я с наслаждением послушаю, как ты верещишь на дыбе. И не я один. – Ниссагль распахнул дверь в пыточную и крикнул:

– Откройте окна! Пусть будет всем слышно, как благородные магнаты предают друг друга! Палачам двойная плата!

Назавтра же, точно из мешка, покатились по Хаару такие слухи, что немало камней ударилось в запертые ставни дома Аргаред, откалывая колючие темные щепки и разбивая тонкую резьбу. Дозорные нарочито бездействовали, положив руки на пояса.