Наде вспомнилась встреча на монастырском дворе.

— Видела.

— Узнала бы, почем фунт лиха. Не человек, а смердящая язва. Говорят, ни одна послушница долго не живет при ней. Да оно и понятно. В общем скажи мне спасибо.

— А что за болезнь у нее?

— Не интересовалась.

— Вылечить нельзя? — спросила Надя.

— Зачем? — удивилась Ирина, будто Надя сказала что-то непотребное.

— Человек же!

— Ничего ты не понимаешь. Поживешь здесь подольше — узнаешь.

— Но она же больна! И к тому же юродивая.

— Ты о ней не плачь, она такая юродивая, как и мы с тобой. Я на днях слышала, как она торговалась с матушкой Евпраксией. Из доходов, которые поступали в монастырь от встреч богомольцев с Меланией, ей выделяли долю, кажется третью часть. Видите ли, этого показалось мало, потребовала половину. Вот и схватились с Евпраксией. Хотя у нее в банке кругленький счет. А в общем обе такие стервы — перестрелять их хотелось!

Ирина стащила валенки, пристроила их на стул у печки.

— Заканчивай мытье и ступай к настоятельнице. Просила, чтоб ты пришла. Я предполагаю, о чем будет разговор, однако это не мое дело. Словом, сама узнаешь. Но помни одно: настоятельница относится к тебе очень хорошо. В наше дурацкое время это редкость. Советую слов ее не пропускать мимо ушей. Говорю потому, что знаю твой характер.

В положенное время Надя уже приходила к игуменье, но та сказалась больной и велела ей прийти дня через два. И вдруг — неожиданность, настоятельница вызывает сегодня. К чему бы это? Ирина-то знает, но не говорит. Быть может, нашли ей новую работу? Ну что ж, Наде никакая работа не страшна. В работе время будет быстрее бежать, а вот так, как теперь, когда девать себя некуда, оно тянется, тянется, и кажется, что нет ему ни конца, ни края.

Как всегда, игуменья встретила Надю приветливо, но спросила, зачем она пришла.

Надя растерялась:

— Разве вы меня не звали?

— Нет.

— А Ирина Ивановна сказала...

— Ах, вон в чем дело! — протянула игуменья. — Нет, я не звала, но вообще разговор был о тебе. Ирина Ивановна заметила, что ты ходишь чем-то расстроенная, задумчивая. Это правда?

Надя не сразу нашлась что ответить. Конечно, всякое бывало. Для веселья да радости у нее пока нет причин, но если иногда становилось тягостно, она таила свою хмурь, чтоб никто не знал, как грустно, одиноко у нее на душе. А вот Ирина разглядела то, что удалось скрыть даже от бабушки Анны. Может, Ирина незаметно следит за ней? Недоброе чувство к Ирине в который уж раз шевельнулось в душе Нади, ведь могла же Ирина хотя бы намекнуть, о чем предстоит разговор с игуменьей.

— Так о чем же ты тоскуешь, дитя мое? — допытывалась игуменья.

— Не знаю. Мне кажется, я и не тосковала. Бывает, задумаешься, и только.

— А ты не смущайся, человеку все свойственно — и радость, и горе, и тоска. В этих чувствах нет ничего постыдного. Скажи, что с тобой, авось и смогу помочь.

— Спасибо. Со мной — ничего.

— Присмотрелась к монастырской жизни?

— Да.

— Может, она угнетает тебя?

— Нет, почему же? — не совсем уверенно ответила Надя, все еще не понимая, куда клонит игуменья.

— Ты мне полюбилась, как дочь. Твоя простота, искренность и непорочность взволновали, тронули меня, и мне грустно становится, когда подумаю о твоем безрадостном сиротстве; хочется как-то помочь, чтоб хоть немного отогрелось твое сердце. Делать так, чтоб окружающие тянулись к тебе с сердечностью и лаской...

Хотя речь ее выглядела немного книжной, игуменья говорила так задушевно и глаза ее светились такой лаской, что Наде захотелось тоже говорить откровенно, чистосердечно, ничего не тая.

— Может, тебе не по душе наши уставные положения, суровость монастырской жизни и хочется уйти от нас?

— Ну, что вы! — горячо возразила Надя. — Я даже не заметила никакой суровости. Мне только времени девать некуда. То хоть читать вам приходила, а последние два дня и этого нет. Вот и я думаю, может быть, плохо читаю?

— Нет, нет, — прервала ее игуменья, — я очень довольна тобой. У меня давно не было такой чтицы. И ты знай — это твоя работа, так она за тобой и останется. Возможно, будут и другие поручения. Возможно... — Игуменья задумалась. — Значит, тебя не привлекает мирская жизнь? За стенами монастыря много соблазнов.

— Не знаю. Меня туда не тянет.

— Мне Ирина Ивановна говорила, что у тебя там остался жених, даже назвала его имя и фамилию. — Игуменья приложила ладонь к ее лбу и, прищурив глаза, задумалась. — Видно, у меня память плохая стала, не могу вспомнить.

— Никакого жениха у меня там нет! — коротко и твердо сказала Надя.

— Жаль, забыла фамилию, — продолжала игуменья, делая вид, что вспоминает.

— Семен Маликов? — подсказала Надя.

— Вот, вот, — обрадовалась игуменья. — Семен Маликов.