— Тут тоже нам житья не будет.

— А мы уйдем! — таинственно зашептала бабушка Анна. — Уйдем. Как только пристроимся куда-нибудь на место, так сразу же! Вот узнать бы, как оно сейчас живется в деревне, а то бы туда... Из Урмазымской никаких вестей, и насчет Кости ничего не слышно. Как он там? Живой ли? Шутка сказать, скоро год — ни одной весточки. Обещал Иван Никитич отпустить, чтоб наведать парнишку, и все только на словах. Знать бы, какая там жизнь, а то сесть бы на чугунку... Будь на дворе лето, оно и пешком не беда, от деревни до деревни, от станицы до станицы. А дорогу-то я припомню. Правда, давно ездили, еще твой отец живой был. Да дорога что, добрые люди всегда укажут. Давай так порешим: поживем тут до весны, а по весне, как потеплеет маленько, на что-нибудь, глядишь, и решимся. К тому времени, может, и вся эта смута пройдет.

Надя с трудом подавила вздох. Она хорошо понимала, что ни в какую деревню они не пойдут ни теперь, ни весной, что бабушка Анна говорит об этом, лишь бы успокоить ее, да и себя тоже. Кто считает, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь, а вот бабушка Анна наоборот. Надя возражать не стала, пускай будет так, как того хочет она. Что касается самой Нади, то после сегодняшнего случая, когда ее ударил Стрюков, она готова скорее броситься в Урал, нежели оставаться в этом опостылевшем доме. И Надя ушла бы, будь она одна. Одной перебиться с хлеба на квас легче, а вот когда рядом с тобой и другой человек, да к тому же еще пожилой, о котором надо подумать, — иное дело.

Плохо жить на свете, когда у тебя нет своего угла. А был... Был свой дом!

До пожара Корнеевы жили в казачьем пригороде Форштадте на углу Платовской и Колодезного проулка. Рядом, по Платовской, стояла усадьба Маликовых. И там и тут — добротные пятистенные избы. Не из последних казаков считались что Корнеевы, что Маликовы — и кони у них были справные, и весь казачий припас, на базах тоже не было пусто — водились и бычата, и другая скотинешка, правда, не табунами, но свое мясо круглый год, да и для ярмарки кое-что оставалось.

Ладно жили меж собой соседи, чужие по крови, а дружнее и желаннее иных родственников. И дети все время вместе, словно из одной семьи; у Корнеевых росли двое: Надя — постарше, и Костя — на несколько лет моложе ее. У Маликовых было четверо детей, но трое умерли от «глотошного поветрия»; в живых остался только большак, Семен, года на четыре старше Нади. Рос он смелым, веселым и находчивым; во всех играх, которые затевал Семен, Надя не отставала. В шесть лет уже скакала верхом на отцовском строевом коне, а плавала и ныряла в Урале не хуже Семена. Костя, немало переболевший в раннем детстве, рос не очень подвижным, выглядел хмуроватым и задумчивым, любил больше слушать, а сам помалкивал.

Однажды летом, когда Наде шел еще девятый годок, возвращаясь с Урала после купанья, Семен сказал ей:

— А знаешь, Надька, чего я слышал: моя маманя твоей говорила, что, когда мы вырастем, нас поженят.

— Ну да? — удивилась Надя и недоверчиво взглянула на Семена.

— Вот свят крест! — побожился Семен.

Слова Семена пришлись Наде по душе: а почему бы ей и вправду не выйти за него? Вон какой он парень! Не просто хороший, а самый лучший на свете. Многих ребят видела Надя в Форштадте, но другого такого, как Семен, нет.

— А моя мамка согласная? — спросила она.

Семен молча кивнул головой.

— Говорят, характерами сходимся.

— А чего это? — наморщив лоб, спросила Надя.

Семен не был уверен, что правильно понимает это мудреное слово, но уронить перед Надей своего мужского достоинства не хотел.

— Ну, это вроде как норов такой, что ли, — глубокомысленно помолчав, пояснил он. — Вот ежели, скажем, на лошадей, для примера, поглядеть, одна уросливая, все время кнута или плетюгана требует, другая, смотришь, тянет да тянет, старательная, значит. Так и у людей. Поняла?

— Поняла.

— Кто сердитый, а кто добрый. Вот это тебе и есть самый характер! И выходит, у нас с тобой будто характеры одинаковые... А ты бы пошла за меня?

— Ну, а чего же? — не задумываясь, ответила Надя. — С нашим удовольствием. — И тут же поинтересовалась: — А где мы жить станем?

— Как где? — удивился Семен. — У нас.

— Э-э, нет, — возразила Надя, — я от мамки никуда!

Семен рассмеялся.

— Ты чего?

— А то, что ты ничего еще не понимаешь, жена завсегда переходит к мужу. Кого хошь спроси.

Надя нахмурилась.

— А ты чего скисла? Рядом же будем жить, как захочешь, так побегишь к мамке. Поняла? Ну, как, согласна?

Надя кивнула головой.

— Только ты ни с кем больше не водись, — предупредил Семен. — А то, ежели замечу, косы выдеру, вот крест святой, выдеру.

— А я и так не вожусь...

В ту осень они стали вместе ходить в школу. Семен учился в четвертом, а Надя попала в первый класс. Он каждое утро или забегал за ней домой, или же поджидал у ворот. Из школы тоже возвращались вместе. Девчонки заметили это, стали дразнить их женихом и невестой. Надя сначала обижалась, а потом как-то однажды разозлилась: «Ну и что? Жених и невеста! Я и пойду за него, моя мамка и Семенова уже договорились». После этого дразнить их перестали.