Парень весело кивнул Наде, метнулся в соседнюю комнату и тут же вернулся со стулом.

— Видала, Андреевна, какой тебе почет, — мать велела табуретку, а он стул приволок! Стало быть, помнит, как вместе гоняли по улице, — поглаживая усы и глядя вприщурку, сказал Иван.

Введя Надю в горницу, хозяин считал, что его обязанности на этом заканчиваются, и сел к столу. Жена его подошла к Наде и хотела было помочь ей раздеться, но гостья наотрез отказалась, опять сославшись на занятость.

В тоне хозяев она уловила покровительственно-насмешливые нотки, как будто тем самым, что разговаривают с ней, они оказывают ей снисхождение. Так обычно говорят богатеи с бедняком: смотри, мол, какие мы хорошие люди, — хотя ты и не стоишь того, а мы все же тебя не чураемся. Понимай это и цени!

Надя размотала платок и, не снимая шубейки, опустилась на стул.

— Я к вам по делу... — Она хотела сказать «дядя Иван», но почувствовала, что уж больше никогда не назовет его так.

— Шут с ним, и с делом, — прервал ее хозяин. — Ты скажи, живешь все там? У Стрюкова?

— Там, — коротко ответила она.

— Сказывают, сам будто в бега ударился, а потом возвернулся. Верно бают? — спросила хозяйка.

— Верно, — не вдаваясь в подробности, ответила Надя.

— Говорят, в его дому — штаб краснюков, сам комиссар ихний, Кобзин? — спросил хозяин.

— И Кобзин тоже, — ответила Надя, подумав, что спрашивают они просто так, лишь бы спросить, им и без того все хорошо известно. Вполне возможно, что им известно и то, что она тоже у красных. Ну и что же? Разве она собиралась скрывать это от тех же Рухлиных или от кого бы то ни было другого? И насчет Васильевой пришла говорить не как бывшая соседка, а как боец красного отряда. Да, как боец! И, следовательно, нечего ей особенно долго размышлять над тем, что и как думают эти рыжие.

— Самого-то еще не выгнали из дому? — спросила хозяйка.

— Нет. Дали комнату.

— Ну и за такое добро спасибочко, — как-то особенно приторно сказала хозяйка.

Рыжий Минька прыснул со смеху.

Отец кинул на него недобрый взгляд, Минька согнал с лица улыбку и старательно заработал крашеной деревянной ложкой, разгребая на сковороде жареный картофель, вылавливая поджарки и аппетитные свиные шкварки.

— Бают, все начисто пограбили? — спросил хозяин, не отводя глаз от ложки.

— Реквизировали, — ответила Надя.

— Чего?! — не в силах скрыть раздражения, как-то гортанно спросил хозяин. — Слово-то немецкое или как?

— Почему? Наше слово, — сказала Надя. — Отобрали в казну, государству...

— Видали, чего она знает? — обращаясь к сидевшим за столом, сказал хозяин. — А ты, дура неумытая, ей табуретку предлагаешь, — ткнув пальцем в сторону жены, сказал он.

— Так мы чего, необразованные, не все понимаем, с кем и как, — нарочито потупившись, сказала жена и спрятала руки под передник.

— Эх, рубать надобно, рубать до самого корню и с корнем. Напрочь! Чтоб и следа не осталось, — лицо Ивана побагровело.

— Видать, придется пошутковать... — сказал сидевший рядом с хозяйкой черноусый, уже немолодой казак.

Надя не рассматривала, кто сидел за столом, и сейчас впервые глянула на него. «Должно быть, Симон», — подумала о нем Надя. Последние слова обоих Рухлиных сбили Надю с толку: если они знают о ней все, то почему так разоткровенничались при ней?

Все ждали, что она скажет, но Надя промолчала.

— Должно, горюшка хватила, осередь них мыкаясь там, — притворно соболезнуя, сказала хозяйка.

Промолчать и на этот раз — означало бы согласиться с ней. А Надя, наоборот, готова была кричать, что все не так... Да она, может быть, только теперь впервые и узнала, что такое хорошее отношение людей. А Рухлиным, по всему видно, нужно совсем иное.

— Нет, пока не жалуюсь.

— Ну, коли так, дай-то бог... — протянула хозяйка.

— Так об чем у тебя разговор? — спросил Иван Рухлин.

Он резко повернулся к Наде.

Неожиданно заглянувший в окно солнечный луч так ярко осветил его рыжую голову, что она даже сверкнула огневой желтизной.

«Рыжий красного спросил...»

— Я пришла насчет женщины, ее фамилия Васильева, она у вас сено за мужнин костюм выменяла, — не совсем уверенно проговорила Надя.

За столом наступила тишина, все уставились на нее. А Надя продолжала:

— У нее на днях помер муж. Дети пухнут с голоду. Только и надежды — корова. А кормить нечем...

— Здрасте! — зло бросил хозяин и, выйдя из-за стола, руки в боки, стал напротив Нади. — Пущай Советская власть таким помогает, а я тут ни причем. И зря ты, Андреевна, утруждаешь себя.