— «К. прошел к одной из боковых капелл, поднялся на ступеньки к невысокой мраморной ограде и, перегнувшись через нее, осветил фонариком картину в алтаре. Лампадка, колеблясь перед картиной, только мешала. Первое, что К. отчасти увидел, отчасти угадал, была огромная фигура рыцаря в доспехах, занимавшая самый край картины. Рыцарь опирался на меч, вонзенный в голую землю, лишь кое-где на ней пробивались редкие травинки...» [30]

Наконец путник нашел то место, откуда доносился голос. Он обнаружил большую свечу впереди, у столба, и под ней того, чей голос минуту назад он слышал. Это был актер, одетый в черное старомодное одеяние, с книгой в руках.

— «К., уже давно не видавший картин, долго разглядывал рыцаря, непрестанно моргая от напряжения и от невыносимого зеленоватого света фонарика. Когда он осветил фонариком всю остальную картину, он увидел положение во гроб тела Христова...» [31]

Артист был не один. Возле него стояли молодая женщина в несколько экстравагантном костюме и респектабельный пожилой мужчина с тронутыми проседью висками. Это были Дагмар Неблехова, теперь уже редактор телевидения, и профессор университета Голы. Неблехова негромко, с почтением к тому месту, где они находились, спросила пожилого мужчину:

— Что вы на это скажете, пан профессор?

И Голы так же тихо ответил ей:

— Да, мы в храме, который так колоритно описывает в своем наиболее сильном, гениальном произведении писатель Франц Кафка. Я, в отличие от некоторых ученых в области литературы, убежден, что прообразом храма в произведении Кафки был не храм святого Вита в Пражском граде, а именно этот костел, в котором мы в данный момент находимся, Тынский собор.

— У вас есть для этого какие-то основания?

— Конечно. Франц Кафка родился в 1883 году как раз здесь, на Староместской площади. Его отец держал магазин с текстильными товарами. Жили они в доме, который стоял по соседству с Тынским собором. Более того, комната, в которой жил Франц Кафка в детстве и юности, имела одно окно, из которого открывался изумительный вид. Оно было обращено непосредственно к собору. Следовательно, Франц Кафка днем и ночью, когда просыпался, смотрел через это окно в глубины и таинственный полумрак этого красивого готического собора.

— Может быть, именно поэтому в его творчестве столько странных, фантастических явлений и ситуаций, всевозможных таинственных, зашифрованных подтекстов, мистики? — задумчиво произнесла Неблехова.

Голы с чувством превосходства усмехнулся:

— Вы ошибаетесь. Его творчество довольно своеобразно, но это вовсе не бред больного человека. Оно вполне реально, и более того, настолько реально и злободневно, что даже мороз подирает по коже. Послушайте, как, например, начинается его роман «Процесс».

Актер поднял книгу и прочитал:

— «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест...» [32]

Профессор Голы остановил его движением руки и прокомментировал:

— Да, вот так конкретно начинает Кафка свой роман. А его герой Йозеф К. о своем аресте потом рассказывает судье...

Актер перевернул несколько страниц и прочел:

— «Рано утром меня захватили врасплох, еще в кровати, возможно, что отдан был приказ — судя по словам следователя, это не исключено — арестовать некоего маляра, такого же невинного человека, как и я, но выбор пал на меня. Соседнюю со мной комнату заняла стража — два грубияна. Будь я даже опасным разбойником, и то нельзя было бы принять больше предосторожностей. Кроме того, эти люди оказались вконец развращенными мошенниками, они наболтали мне с три короба, вымогали взятку, собирались под каким-то предлогом выманить у меня белье и платье, требовали денег... То, что со мной произошло, всего лишь частный случай, и сам по себе он значения не имеет, так как я не слишком принимаю все это к сердцу, но этот случай — пример того, как разбираются дела очень и очень многих. И я тут заступаюсь за них, а вовсе не за себя» [33] .

Неблехова произнесла взволнованно:

— Вы правы, пан профессор! Это не сон, это гениальное видение того, что все мы пережили. Ведь среди нас до сих пор есть Йозефы К. Непосредственно с нами здесь находится один из них...

Она повернулась, и в этот момент наш случайный путник увидел того, о ком она говорила.

В одной из находившихся в стороне ниш перед боковым алтарем стоял на коленях человек. Неблехова приблизилась к нему и произнесла патетически растроганно:

— ...Убогий, состарившийся, измученный. Что из того, что он священник? Мы уважаем его веру. Это прежде всего человек, который здесь, перед алтарем, благодарит не только бога, но и нас, людей, еще не потерявших своего человеческого лица, за то, что остался жив... — Она подошла к нему и спросила: — Вы пережили подобную ситуацию, какую описывает Франц Кафка, ваше преподобие?

Мужчина у алтаря медленно повернулся к ней. Это был очень старый человек со спокойным, ласковым выражением лица, на которое наложил отпечаток его священный сан и на котором было написано душевное страдание. Не вставая с колен, он поднял на нее свои полные скорби глаза и тихо произнес:

— Да...

— За что вас, собственно, арестовали?

— Не знаю.

— А за что вас осудили?

— Не знаю. Они ничего не доказали. Я не имел никакого отношения к ужасам в Планице... Бог — свидетель тому, что я ничего не знаю.

— На какой срок вас осудили без всяких доказательств?

— Пожизненно!

— И сколько вас там продержали?

— Пятнадцать лет.

Неблехова резко повернулась к Голы и актеру и с гневом сказала:

— Вы слышите, люди? Пятнадцать лет держали этого старого, невинного человека в тюрьме. — Она опять обратилась к священнику: — А скажите нам, наш сегодняшний Йозеф К., как фамилии тех людей, которые вас тогда арестовали?

— Земан и Житный.

— А фамилия следователя?

— Полковник Калина.