— Вы ее любите?

Рыбник вскинул глаза. Словно не понимая вопроса, замигал рыжими ресницами.

— Люблю?.. Да. Очень.

— Вы из-за нее с женой развелись?

Он молча кивнул.

— М-да… Эдуард Самуилович, а все-таки скажите, зачем вы пытались оклеветать Сербину?

Рыбник неожиданно вскинулся, его глаза загорелись сухим блеском. Он судорожно сжал пальцы в кулак.

— Я ненавижу! Ненавижу ее. Их всех! Это они… отрывают Ирину от меня. Они таскают ее с собой по ресторанам. Я проследил. Я все выследил.

— Но ведь Сербина давно отошла от Лисицкой.

— Ну и что?! Все равно.

— Эдуард Самуилович, а у Ирины Михайловны есть еще подруги? Ну-у, наподобие Сербиной, — осторожно спросила Гридунова.

— Есть?.. — Рыбник криво усмехнулся. — Табуном вьются вокруг нее. Одной достань то, другой это.

— Вы бы не могли назвать их?

— С радостью. — Он в возбуждении закусил губу, его глаза мстительно блеснули. — Лариса Миляева, Альбина… как ее…

— А блондинок среди них нет, лет тридцати?

— Блондинок?.. — Рыбник задумался, покачал головой. — Вроде бы нет. Лариска одна. Но ей до тридцати еще далеко.

В тех же стоптанных туфлях и стареньком платье Лариса постучалась в дверь комнаты, куда ее попросил прийти следователь Лукьянов, который вел дело Корякина. Вчера вечером он позвонил ей домой и, сказав, что требуется ее подпись под протоколом, попросил быть в десять утра. Успокоившаяся за последнее время, Лариса все же сочла нужным размочалить прическу и вытащить на свет божий спасшее ее в прошлый раз тряпье.

Следователь положил на стол протокол ее первого допроса, на котором действительно не было подписи, сказал, чтобы она внимательно прочла его и расписалась, и вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой.

…Гридунова подвела Рыбника к двери. Он остолбенело остановился при виде склонившейся над протоколом Миляевой.

— Что, вам знакома, эта девушка? — спросила, тихо.

— Знакома?.. Стервы кусок. Чего это она так вырядилась? — удивился Рыбник. — Прямо-таки сирота казанская.

«Растяпа… Обвести вокруг пальца. — Нина Степановна сморщилась, как от зубной боли. — Как же это я?..» — Спросила для успокоения совести:

— А что, обычно она выглядит иначе?

— О чем вы говорите! — возмутился Рыбник. — Она же парикмахер. На ней всегда прекрасная укладка. А с заграничными шмотками она, по-моему, даже ночью не расстается.

— Ясно. Ну, спасибо, Эдуард Самуилович. Вас сейчас проводят ко мне в кабинет, обождите меня там.

В это время Миляева дочитала протокол, виновато улыбаясь, спросила появившегося на пороге следователя:

— Где расписаться?

— Вот здесь.

Тихо вошла Гридунова, кивнув Лукьянову, села напротив Миляевой, внимательно осмотрела ее. «Ишь ты! — удивилась она. — Хоть мордашка и приятная, но интеллект… Интересно, куда бы тебя отнес Ломброзо? Явно-о, явно недоразвитый тип. А как провела! Ишь ты! Интересно, кто же за твоей спиной стоит, девочка?»

Почувствовав на себе взгляд, Лариса подняла голову, улыбнулась искательно.

— Здравствуйте. — Она развела руками. — Вот… Опять меня вызвали. — Помолчав, добавила: — Парень тот напутал что-то, а меня…

«Ишь ты! Пастушка-простушка… Парень напутал…» Нина Степановна взяла протокол, пробежав глазами титульный лист, спросила:

— Вы же парикмахер, Лариса?

— Да. — Обрадовавшись перемене разговора, Миляева закивала головой. — Меня даже на дом приглашают.

— Почему же вы ходите в таком виде?

Миляева сжалась, в ее глазах промелькнул страх.

— Я… Понимаете… ребенок маленький. Сережа. Для себя времени не хватает…

— Нехорошо, нехорошо, — дружески пожурила ее Гридунова. — Одеваться надо получше. Поди, не бедно живем, а?

— Да-да, конечно, — закивала головой Лариса. — Только кооператив… Вы знаете, все деньги и силы высосал. А мужа нет, алименты маленькие…

— Давно разошлись?

— Год уже.

— Пил?

— Как вам сказать, — пухлая губка Ларисы едва заметно дрогнула. — Не очень. Как все.

— Разлюбили?

— Н-нет, — ее голос стал глухим. — Не знаю.

— Бывает…

— У вас мальчик? — спросил Лукьянов.

— Да. Сережа. — Миляева повернулась к следователю, ее лицо оживилось. — Знаете, смышленый такой.

— Муж навещает?

— Да. Конфеты приносит. В позапрошлую неделю торт купил. Ленинградский.

— А вы не думаете опять сойтись? — спросила Гридунова.

— Сойтись? — Ларисины глаза радостно блеснули, потом вдруг потухли, она склонилась над столом, сказала едва слышно: — Если простит.