У альбомов с репродукциями картин известных миру мастеров кисти — неуничтожимый запах масляных красок.

— Чем будет попахивать книга, кою мечтаешь написать моими руками?

— От нашей книги будет исходить аромат "дураков и предателей военного времени".

— А, что, разве бывают предатели и "мирного" времени?

— Сколь угодно! Газеты читаешь?

— Уволь! Удовлетворяю "информационный голод" телевиденьем. Люблю его. "Предатели военного времени" — понятно, но оттуда и как появляются "предатели мирного времени"? И каких бывает больше в каждое время? С героями — понятно, только военное время делает героев, в мирное время "нет места героизму". О ком писать?

— Это как посмотреть! Ухитриться проглотить не малые миллионы государственных денег — для этого одного героизма мало! Да, пожалуй, писать о предателях и вражеских прислужниках прошлого легче, чем о "предателях мирного времени": ни так всё видно. Тяжкое занятие: о предателях военного времени никто и никогда не писал иначе, как "с гневом и призрением", а сегодня выражать гнев в сторону новых предателей — пустое занятие.

Возьми в рассмотрение времена оккупации: если что-то о них и написано, то сплошь "великое и героическое". Денно и нощно, без передышки, "борьба с оккупантами" и ничего "приземлённого и низменного". Каков процент оккупированных граждан был вписан в "стойкие советские люди", а сколько — в "презренные вражеские прислужники и холуи" — данные не приводятся.

— Вражина, а "беззаветная преданность стране советов во главе с мудрым руководителем тов. Сталиным" в разряд холуйств не входила?

— Входила, но что это холуйство в чистом виде — никто допустить не мог. Никто из "высоких" холуёв не догадывался, кто он такой. Столь низменное деяние могло происходить только при общении с врагами, все другие варианты холуйства таковыми не считаются. Они другое название носят: "служение высоким идеалам". Холуйство "лицу кавказской национальности" почиталось за "счастье и удачу", и к "низменному холуйству" причисленным никак быть не могло.

— Твои слова нужно понимать так, что холуйство может быть и "высоким"?

— Разумеется!

— С чего начинать разговор о предателях? Описание предательств валишь на меня, а это трудное и опасное дело. С кого начать?

— Начни с отца! Он коллаборационистом был? Был! С него и пиши.

— "Отца ли предам"?

— Чего терять? Жизнь к концу подошла, "днём позора" больше, днём — меньше… Что изменится? Кому прошлый коллаборационизм твоего родителя интересен, если у каждого свой "вражеский прислужник" был рядом?

А занятие может стать опасным в случае, если вздумаешь огласить "оправдательные документы предателям и вражеским прислужникам". Если не отходить от правила "все предатели — мерзость!" — то ничего, можно в "назидание другим" рассказать о предателях. Главное, повторяю — придерживаться общих и строгих правил при описании "антинародной деятельности предателей и изменников родины". Что рекомендовано делать в непонятных ситуациях?

— "Валить на "серого"! А если забудусь и навалится христианский призыв "прощать врагов наших"? — и неожиданно, явно от бесовского воздействия, появились рассуждения в пользу и защиту презренных:

а) "пришли в дом чужие люди, принесли смерть и разрушение понятно, нужно браться за топор и менять ситуацию… Исполнить желание "поквитаться с врагами любым способом без учёта кому и кто больше напакостил",

б) опять пришли чужие люди, но ничего худого не сделали. Соседу — да, досталось от них, а мне — нет. Если всегда дружен с соседом был, то обязательно приду ему на помощь, а если… если сосед когда-то по недомыслию доносом оговорил меня? И по причине такой его "простоты душевной" пробыл я "в узилище иродовом" немалый срок, а все мои родичи "рассеялись, как пыль придорожная"? Почему бы, на время, не забыть "христианское смирение" и не отдать "долг" соседу полной мерой?

— Бесяра, бывало такое?

— Сколь угодно!

— А как быть с христианским "прощать врагов ваших"?

— Так…

Не хватит ли писать о прошлой войне? Не удариться ли в фантазии о предстоящей бойне?

— Позволь не согласиться: как-то ведущая популярной программы любимого тобою ОРТ, огласила: "о войне много сказать невозможно", или что-то в этом роде, но смысл неизменен. Сколько бы не говорили о прошлой войне — всё будет мало! Раз. Два: если мы в своих фантазиях на все сто процентов опишем будущую войну, то ничего не достигнем.

— Почему?

— Нам не поверят.

— Войны набили оскомину, за каким чё… прошу прощения, хреном, о ней писать!? Повторяю: нет у меня литературного института за плечами, а заниматься писательством, не имея диплома — пустая трата времени. И ещё соображение удерживает: войну встретил шестилетним и ничего о ней думать не мог. Всего лишь жил, но всё, чем война потом "отоварила" — хорошо помню.

Как писать? Излагать всё, что видел в шесть лет через пятьдесят четыре года? Не велика ли "пауза" будет? Смешнее таких записей вроде бы ещё никто не делал, писать о прошлом состарившимися мозгами — не гоже!