Потом они вспомнили о том, как ловили с утра разбежавшихся поросят. В глазах у них заблестели озорные искорки; сестры смеялись, перебивая друг друга, перебирая в памяти события минувшего утра, когда маленький верещавший поросенок, чуть не перевернул вверх дном всё дворовое хозяйство и, забежав на кухню, до смерти перепугал кухарку.

— Так вот какую работу вам мать дала! — Занавеска резко отдернулась, и перед ними появился Роланд, заслонив единственный источник света. — Сидят и лясы точат, бездельницы! А ну вставайте, отдерите свои задницы от пола и ступайте на кухню: там работа всегда найдется. Ну, чего расселись?

Флоренс беспрекословно вышла вон. Вслед за ней выскользнула Гвендолин.

Но мир и тишина воцарились в доме ненадолго.

— Ах ты безмозглая безрукая тварь! — Норинстан разошелся не на шутку — и все из-за того, что Гвендолин споткнулась и нечаянно облила его элем. Она стояла, потупившись, не выпуская из рук злополучного кувшина. — Ты хоть видишь, что ты натворила, неуклюжая скотина?

— Я нечаянно, — прошептала Гвендолин. — Я всё подотру.

— В чем я завтра поеду? Ты, что, думаешь, что за ночь одежда высохнет?

— Высохнет, брат. Я её у камина развешу…

— И спалишь её? Дал же Господь такую сестру! — Он засунул руку под мокрую рубашку и извлек из-под неё мокрый кусок пергамента. Текст на нем расплылся, прочитать не было ни малейшей возможности.

— Ах ты дрянь! — Роланд в ярости швырнул пергамент на пол и ударил сестру. Кувшин упал и разбился. — Это денег стоит, больших денег, гораздо больших, чем ты, пигалица!

Гвендолин наклонилась, чтобы подобрать осколки, Роланд толкнул её, и она упала лицом в испорченный пергамент.

— Безмозглая дрянь, что я теперь буду делать? Ты только и можешь, что хихикать по углам. Учить, учить тебя надо, палкой тебе ум в голову вколачивать!

Гвендолин всхлипнула, ощущая свою никчемность.

Он ударил её ещё пару раз и, когда злоба в его душе улеглась, пнул ногой пергамент:

— Вставай, лентяйка, и перестань хныкать! Твоя кислая рожа не может вызвать ничего, кроме омерзения. Уж разжалобить этим ты точно никого не сможешь.

Сняв рубашку, Роланд бросил её сестре; она хлестнула её по лицу:

— Выстирай это и все остальное. Если к завтрашнему не высохнет, пеняй на себя!

Гвендолин кивнула. Она знала, что испортила любимую, «счастливую», рубашку брата.

Конец 1281 — июль 1283 года.

Разбирая записи старой приходской книги, исписанной в прошлом веке, старый священник никак не мог понять, кому же понадобилось изъять из неё листы с записями за конец десятого года правления короля Эдуарда. Тогдашний капеллан вообще грешил неточностями, делал записи небрежно, усложняя составление родословной. Но что же всё-таки произошло в начале 80-х годов, за что же пострадала приходская книга?

Если пять лет назад барон Уоршел радовался тому, что он так удачно нашёл жениха для дочери, то теперь давняя помолвка Жанны с Норинстаном скорее огорчала его, чем радовала.

Жанне исполнилось шестнадцать. В ней ещё больше проявилась красота матери, обращавшая на себя внимание всех, кто ее видел, но, несмотря на это, она всё ещё ходила в невестах. Большинство её сверстниц были замужем и успели родить одного, а то и двух детей, не говоря уже о девушках постарше. За исключением, Мелиссы Гвуиллит, в прочем, в этом не было её вины. Первый её муж (какой-то мелкий валлийский князь, состоявший на королевской службе) оказался бездетным и не слишком докучал молодой жене своим присутствием. Он был убит в пьяной драке на второй год супружеской жизни. Со второй помолвкой барон Гвуиллит не спешил, подыскивая зятя среди англичан. В начале года Мелисса снова стала невестой и, если верить слухам, уже к лету должна была вторично выйти замуж. Таким образом, странное положение юной баронессы Уоршел вызывало много кривотолков.

Предположения Роланда Норинстана о том, что он скоро вернётся в Шропшир, не оправдались: граф вынужден был полтора года проторчать во Франции и Шотландии. Потом скончался один из его близких родственников по материнской линии, и свадьбу пришлось отложить еще на год. Таким образом, Норинстан вернулся в Леопаден только к зиме 1281 года.

Где-то через месяц к нему заехал барон Уоршел, решивший напомнить о необходимости поторопиться со свадьбой.

— Я понимаю, граф, Вы не могли вернуться раньше, но время идёт, а моя дочь уже который год ходит в невестах, — сказал он, пригубив кубок с вином. — Она уже не девочка, и я не хочу, чтобы она осталась старой девой. Если Вы не намерены жениться на ней, то разорвите помолвку. Правда, в этом случае Вы бросите тень на честь моей дочери, и, боюсь, мне будет трудно будет найти ей нового жениха.

— Никогда не поверю, что не найдётся человек, который согласиться взять Жанну Уоршел в жёны! — усмехнулся Роланд.

— С возрастом женщины дурнеют, и с каждым годом им всё труднее найти себе мужа. А я не желаю, чтобы моя дочь пополнила ряды бенедектинок.

— Вашей дочери нечего этого опасаться. Я никогда не поверю, что за эти три года она успела подурнеть настолько, чтобы лишиться всех своих поклонников. — Роланд прищурившись посмотрел на собеседника и многозначительно усмехнулся.