— Ничего, соберёшь! Напился, как свинья… Это ты привёл в Лайдхем голоногих тварей?

— Нет, клянусь святым Давидом!

— Да хоть самим Господом Богом! Чтобы я хоть раз поверил одному из ваших ублюдков…

— Полегче, Роу!

— Что полегче? Может, ты мне воскресишь Монтегю? Да не будь ты моим родственником, давно бы гнил в земле!

На несколько минут воцарилось молчание, потом хлопнула дверь.

— А, это ты, Питер… Запомнил всё, что я тебе говорил?

— Да, Ваша милость. — Второй собеседник немного подкашливал. — Я исполню всё в точности, как Вы говорили.

— Хорошо, очень хорошо… Дэвид напишет для тебя письмецо, заберёшь его и отдашь, кому следует.

— Как будет угодно Вашей милости.

— Здесь был кто-нибудь из вустерского ополчения?

— Нет, Богом клянусь! А если и появится, то, будьте уверены, я ничего не скажу!

— Прекрасно. Я не забуду твою верность.

— Я Вам ещё нужен?

— Нет, ступай. И предупреди Дэвида, что он мне скоро понадобится.

Снова раздались шаркающие шаги и скрип затворяемой двери.

— А ведь он порядочная дрянь, а, Роу? — Из комнаты донеслись хриплый хохот и звук наливаемого в кружку эля (или иного крепкого напитка). — Выпьем за здоровье старины Ллевелина!

— Да пошёл ты к чёрту, Ид! И ты, и твой Ллевелин! Чтоб Вы оба подавились своей выпивкой, пожиратели сыра! Вместо того, чтобы напиваться до поросячьего визга, передал бы своим головорезам, чтобы они меня проводили.

— Что, боишься? — расхохотался валлиец. — Неужели ты так быстро превратился в трусливого сайса?

— Заткнись, Ид, а то я не посмотрю, что ты мне родственник…

— Кузен, между прочим.

— Двоюродный. А теперь, кузен, шли бы Вы отсюда. И позовите Дэвида.

Судя по всему, валлиец хотел остаться, но его неумолимый родственник выставил его за дверь. После этого в комнате на время воцарилась тишина. Наконец заговорил тот, кого Ид называл Роу:

— Ну, сделал, что я велел?

— Разумеется, Ваша милость, — ответил звонкий юношеский голос.

— Дай мне, я поставлю печать.

Тихо зашуршал пергамент.

— Вот что… Скажи Айдрису, что больше он не дождётся от меня даже кости. Передай ему…

— Роу, ты там наустикиваешь своего парня на славного Айдроса? — На сцене вновь возник «кузен Ид».

— Славного Айдроса? Ты, наверное, хотел сказать, на мерзавца Айдроса, чьи кости не расплавит даже адская смола? Клянусь святым Давидом, я не ожидал от него такой подлости и больше не намерен платить за его сомнительные услуги! Будь моя воля, я своими руками вздёрнул бы его во имя светлой памяти души Монтегю!

— Но, Роу, он же твой…

— А он вспомнил о том, что я его родственник, когда чуть не угробил меня у Лангхейма? Отныне никакой помощи с моей стороны! Хотя нет, одну услугу я ему всё же окажу. Де Борн, обесчестивший его сестру, сейчас в И***. Ради поруганной чести Райнон я сделаю так, чтобы он задержался там надолго. Но это всё. И, учти, я делаю это ради Райнон, а не ради ее паскудного братца. А теперь, Питер, собачьи потроха, потрудись проводить меня, я уезжаю!

В доме поднялась кутерьма; несколько раз хлопнула дверь. Громогласный голос подвыпившего Ида, икая, пожелал кузену доброго пути и был в цветастых выражениях послан к чёрту. Притаившись в тени дома, Артур видел, как со двора выехала группа всадников и быстро скрылась в ночи. Он не успел их разглядеть, но, судя по затеянной ими перебранке, не меньше половины из них были валлийцами.

Подождав немного, баннерет осторожно заглянул в окно, надеясь разглядеть хоть что-то сквозь мутный бычий пузырь. Ему повезло: окно было выставлено, и Артур беспрепятственно смог заглянуть внутрь.

В комнате никого не было. На столе, в нескольких футах от окна, лежал свёрнутый в трубочку пергамент. Изловчившись, баннерет достал его и рассмотрел: он был запечатан серо-красной печатью с леопардом — печатью графа Роланда Норинстана.

Ну, конечно, как он сразу не догадался! Ведь другое произношение имени Роланд — Роуланд! Отсюда и пресловутый кузен Роу! Да и голос, он десятки раз слышал этот голос, странно, что он сразу не догадался.

Услышав шаги, он быстро положил бумагу на место и поспешил ретироваться. Обругав себя за то, что отослал слуг так далеко, Леменор отыскал Эдвина и послал его за Метью.

Итак, Норинстан, служа короне, сочувствовал валлийцам и собирался отправить на тот свет одного из своих товарищей. Несколько путали карты безупречная репутация графа и общий тон разговора, но печать на пергаменте расставляла всё по своим местам. Кому был адресован тот документ, что было в нем? Но он был оставлен валлийцам, а, человек, поставивший на нём свою печать, не раз открыто признавался, что пользуется связями по ту сторону рва Оффы. И связи эти, несомненно, покоились на родственных узах.