Среди собравшихся пробежал удивлённый шёпот, переросший в недовольный гул.

— Вот видите, он трус и лгун, — усмехнулся Норинстан, обращаясь к Оснею. — Он отказался от «суда чести». Грязный, вонючий трус!

— Я просто хочу, чтобы Вас судили за предательство, — сквозь зубы процедил Леменор. Он был близок к тому, чтобы вскочить и поднять перчатку, но разум подсказывал, что поединок превратиться в убийство. Ему нечего было и думать о победе с раненным правым плечом.

— Доказательства. — Роланд в упор смотрел на него. — Или два свидетеля. Ну же, баннерет!

— Свидетели есть, милорд, — Артур нарочито обращался не к Норинстану, а к Оснею. — Это мой племянник и мой оруженосец.

— Мальчишка и разорившийся дворянин? — расхохотался Роланд. — Ах, вот как, сеньоры, вы, оказывается, цените меня, если для вынесения приговора вам достаточно слов сопляка, безусого юнца без роду и племени и мрази, называющей себя рыцарем! Тогда мне больше нечего здесь делать. Прощайте, Осней!

— Как, ты назвал меня мразью! — Взбешённый баннерет бросился к Норинстану. В руке его блеснул нож. Его стремительный полёт был прерван людьми графа: один из них выбил нож, а второй нанёс Леменору звучный удар в челюсть.

— Я убью его, Роланд, если прикажешь. — Дэсмонд вышел вперед и наполовину обнажил новый, полученный при посвящении в рыцари меч. Норинстан молчал. Он выжидал.

— Уж тебя я достану, щенок, хотя бы тебя! — отплевываясь от крови, крикнул Леменор и здоровой рукой потянулся за ножом. Дэсмонд предупредил его движение и, нанеся баннерету несколько ударов в живот, приготовился отрубить ему голову.

— Заткни свою пасть, собака! Ты достаточно полаял сегодня, — усмехнулся Роланд и пнул ногой нож баннерета. Тот неподвижно лежал на земле, прижатый тремя крепкими рыцарями из свиты Норинстана. — А ты, Дэсмонд, остынь. Выйди и подведи мне коня.

— Граф, я вынужден задержать Вас до выяснения обстоятельств. — Осней решительно шагнул к выходу. — Нужно привести свидетелей к присяге…

— Прочь с дороги! — Роланд выхватил меч и замахнулся на двух солдат, преградивших ему дорогу. — Тот, кто посмеет меня задержать, жестоко за это поплатиться.

В подтверждение его слов сопровождавшие графа люди забряцали оружием. Они готовы были тут же ринуться в бой, но Норинстан остановил их и выжидающе посмотрел на графа Вулвергемптонского.

— Меня жестоко оскорбили, и я уезжаю. Думаю, граф, Вам не нужно напрасного кровопролития? На моей стороне гораздо больше людей, чем у Вас.

— Пропустите их, — выдавил из себя Сомерсет и отвернулся. Ему хотелось плюнуть в лицо баннерета, лишившего его одной из лучших частей сборного войска. Он знал, что граф не простит нанесённой ему обиды.

Рассвело пару часов назад, но туман все не рассеивался. Мягкой растрепанной ватой он стелился над землей, прятал в своих объятиях деревья, сгущался в ложбинах, лелеял в объятиях колокольню, боролся с дымом очагов крестьянских хижин. И, натыкаясь на крепкие каменные стены, обходил преграду, которую не мог преодолеть.

Замок будто вырастал из тумана, такой материальный и одновременно призрачный. Иллюзию затерянности во времени и пространстве нарушали перекрикивающие фигуры часовых.

На галерее одной из стен стояли две девушки. Одна, чуть наклонившись вперёд, вглядывалась в туман, другая весело болтала со стражником.

— Опять туман! — вздохнула Жанна. — Поскорей бы он рассеялся!

Она устала от этой безысходности, устала ждать возвращения отца, молиться по вечерам за здоровье Артура. Больше всего девушка боялась, что всё это войдёт у неё в привычку.

— А что Вы хотите увидеть там, внизу? — спросила Джуди. — Никто ведь не приедет.

— Как знать. Может, судьба приведёт к нам путника. — Она провела пальцем по холодному камню.

— Или целый отряд голодных злобных солдат, — поддакнула служанка.

— Может, и так. Но я верю в милость Божью и в защиту родного очага. Стены Уорша прочны.

— Может, и так, но людей у нас мало, а еды никогда вдоволь не бывает. Как встанут они вокруг замка — так и конец нам.

— На всё воля Божья! Если он ниспошлёт нам страдания, мы примем их с поднятой головой.