Впрочем, его слова никого не обманывали. «Простой и добротный костюм придает авторитет, – убеждал Джерри брат. – Короткая стрижка, чуть-чуть золота, широкие манжеты. Это исключительно красноречиво».

Относительно короткой стрижки Джерри до сих пор колебался; это не могло не напоминать ему об электрическом стуле и о евреях. Сейчас он направлялся в сторону Принслет-стрит. Несмотря на отвращение Таффи к культурному наследию он иногда использовал синагогу как место встреч. Сейчас он сказал, что ему надо передать кое-какие пленки с записями сообщений. Им нужен честный посредник. Таффи исследовал все, что его интересовало. Патологоанатом министерства внутренних дел специально изучил последние слова умирающего. Он понимал, что есть какая-то правда, которая от него ускользает. Все время, что Джерри знает сэра Таффи Синклера, тот постоянно что-то разгадывает. Джерри так и остался в неведении, что же именно.

Синклер помог ему еще в восьмидесятых, оставался рядом в девяностых, так что Джерри перед ним в долгу. Смертельно тоскливые два десятка лет, не принесшие почти ничего заслуживающего упоминания, если не считать «Бельграно» и Басра-роуд. Синклер вел себя более чем достойно. Он посылал Джерри в некоторые точки на Ближнем Востоке, где можно было провести отпуск. Недостатка в перестрелках там не было, но мало таких, в которые стоило бы ввязываться. Так что если Синклер призывал старого террориста, тот всегда был исполнен готовности явиться. Только вот в эти дни обратный путь дается непросто. Каждое мгновение приносило тысячу возможностей. И ведь виной тому – не только слабость информационных технологий?

Когда старая команда успешно разделилась, Джерри планировал провести некоторое время в Каире, у пирамиды, которую приобрел, когда в 2001 году цены на недвижимость внезапно рухнули. На реставрацию Джерри истратил целое состояние. Он всегда любил строить воздушные замки относительно отдыха во время отпуска. Перспектива разрушения Нью-Йорка дала ему понять: он может чувствовать себя в своей тарелке только в большом городе. Но Джерри по-прежнему не изменял скромной линии поведения. Человек знает, когда уходит его время. Нужно всего лишь выжидать и надеяться, что тебе представится новый шанс. Мир меняет облик – во всяком случае, в наше время.

– Когда все будет закончено, – сказал он, обращаясь к Мици у стойки бара, – лучше всего подойдет Лондон.

Мици это понравилось.

– Осталось не так много вариантов, – произнесла она. – Небольшие города. Карлики. И совсем маленькие.

Они были старыми друзьями. Мици флиртовала с Джерри. Всего лишь дочь епископа – но она знала, как разжечь иезуита.

– Тебе не одолеть велосипед полицейского. Ты не справишься с настоящим «Ройал Альбертом».

Богатый макияж Мици победоносно оттенял ее пепельную бледность. На подкрашенных губах появилась необычная для нее улыбка, контрастировавшая с напудренными щеками, от которой глаза Мини сделались почти черными. И с этой улыбкой вернулось что-то, чего Джерри не замечал с начала семидесятых.

– Как дела у твоего отца? – поинтересовался он.

– Ну, у него постоянная работа. В Штатах. Они там загребают колоссальные деньги на Башнях-Близнецах [35] . А потом кто-то решил обратиться к Эмпайр-стейт-билдинг. Так что туризм опять идет в гору. Американцы ценят отца за его произношение. Они там нас любят. Считают, что мы на их стороне. – Она отвернулась, чтобы стереть пыль с фотографии Маргарет Тэтчер в красно-бело-синей рамке. – Но теперь ведь не те времена, правда? Я бы хотела переехать в Хастингс. Или в Уортинг? Как ты считаешь?

– Моя мама предпочитает Уортинг, – ответил Джерри. – Ей понравились музыканты в Делавэрском павильоне. Или это был Бексхилл?

Все эти места находились в прибережных районах Южного Лондона, что упрощало дело. Индийские рестораны, расистские розыгрыши. Когда ребята из Скотланд-Ярда овладеют ситуацией – вопрос времени.

Джерри, уже почти прежний, торжествующе зажег сигарету «Шерман». Итак, он вновь на родной земле. Вот это и важно. Яркий финиш. И он до дна выпьет сладкую чашу.

– Вот закончу и приобрету что-нибудь на Великих озерах. Хватит с меня международного туризма. Это моя последняя «дымная опера». – Заметив тревожное выражение на лице Мици, Джерри добавил: – Естественно, умирать я буду дома. Соединюсь с прахом, из которого восстал. Из праха приходим и в прах возвращаемся. В подходящем городе можно состариться и умереть так, чтобы никто не поднимал шума по этому поводу. А когда все закончено, не найти города более подходящего, чем Лондон.

Мици привыкла к манере Джерри жалеть самого себя.

– Как бы то ни было, ты не сильно изменился. Ты вернулся в семинарию? – Она провела языком по губам, критическим взглядом изучая бритую макушку Джерри. – Знаешь, это вот не делает тебя моложе. Ты видел бюсты с черепами буянов из Бедлама [36] в музее Виктории и Альберта? [37] Ты мог бы быть убийцей XVIII века.

Джерри признал справедливость ее утверждения.

– С этого у меня все и начиналось. Одна оплаченная полуреволюция за другой, потом семьдесят шестой год [38] , после чего любое начинание катилось кувырком. Все революции – дерьмо. Люди или стремятся сохранить все как было, или же вернуться к золотому веку. Американцы сумели задержать течение времени больше чем на двести лет. Им удалось сохранить все великое, что они имели в восемнадцатом веке – виселицы, пыточные камеры и сверхбогатых аристократов, которые стояли выше закона.