Шрифт:
* * *
Занавеска над ванной, как парус.А я в ванне сижу и купаюсь.Я блаженствую, я разомлел.Моя очередь жить на земле.Я купаюсь, я мылюсь, я парюсь,Надо мной занавеска, как парус.Я смотрю, как искристая пенаУгасает на мне постепенно.Уплывает в парах моя ваннаС занавескою из целлофана,Уплывает средь пара и плескаЦеллофановая занавеска.Я блаженствую, я разомлел.Моя очередь жить на земле.Моя очередь спать и проснуться,Пить чаи из цветастого блюдца.Я свой собственный важный посол,Уплывающий в мыльный рассол,Я министр без штанов и портфеля,Простофиля и пустомеля,Моя очередь жить нараспашку,Нализаться в веселой компашке,Чтоб в звенящем, блестящем бокалеДалматинские звезды мигали,Чтоб луна мне казала гримасы(Занавеска звенит из пластмассы).А луне холодок нипочём.Так и прёт с оголённым плечом.За окном океаны косматы(Занавеска дрожит из пластмассы).И меня пролетающий ангелПоливает из лунной лоханки.Звезды сваркой слепят автогенной,Звезды падают мыльною пеной,Занавеска, как парус, над ванной,А я в ванне блаженный и пьяный. * * *
Блещет осень окалинойНа листве жестяной.В беспорядке наваленыОблака надо мной.И деревья вдоль длинногоПролетают шоссеВ серо-буро-малиновойОдичалой красе.В легковом, темнолаковомЯ носился авто,Я тоску уволакивалКилометров на сто,Чтоб все беды и горестиНа прогоне сквозномГоризонтом и скоростьюЗаливать, как вином.Ходит ветер задирою,Лист мелькает, багрян,И закат спроектированНа широкий экран.Листья машут и кружатся,И летят, и летят,И охваченный ужасом,Я влетаю в закат.Мы летим вверх тормашками –И машина, и я,Грохотаньями тяжкимиТишину раскроя.У какой-то обочиныЯ сиянием стал,И в куски развороченныйРазлетелся металл.…Вся дорога осенняяВ красноватом чаду.Никакого сомнения,Что уже я в аду.И в авто темнолаковомЯ плыву по шоссе,День и ночь одинаковоШебуршит в колесе.И в сидении кожаном,Погружась с головой,Я сижу подытоженный,Как баланс годовой.Автострада протяжнаяПредо мною легла,И какие-то важныеУ меня есть дела,А у туч — фиолетовыйИли розовый цвет.Право, дела до этогоНикакого мне нет.Непрерывно по радиоСлышу я репортаж.Непрерывно в досаде яНа осенний пейзаж:Ну какой же от осениЧеловечеству прок?Только листья разбросаныУ шоссейных дорог.Восседаю подтянутый.Мы такие тут все.Мы серьезны. Мы заняты.Мы плывем по шоссе.Мы солидные личности.Каждый грузно-суров.Никакой хаотичности.Никаких катастроф. * * *
Л. и Г. Ржевским
Ваш дом — он весь в зеленых пасмах,С лесной чащобою в родстве,И подымает солнце на смехПрореху каждую в листве.Тут озеро совсем под боком,И слышно, как из тихих водВдруг щука, вымахнув с подскоком,В осоке радостно плеснёт!А в озере — десятки тысячСлепящих солнечных огней…Закинем, Леонид Денисыч,На двухфунтовых окуней!Люблю я, удочку забросив,Почувствовать, как там, весом,Усатый, точно Франц-Иосиф,Уже барахтается сом!Уютно тарахтит моторка,И парит августовский зной,И наполняется ведёркоБлестящей тварью водяной.Тут скромно поверяет авторСвои мечтания стихуО том, что Ганя сварит chowder,А по-российскому — уху. * * *
На меня налетает велосипед,И водитель осоловело сопит.Начинается мой коридорный кошмар.Разрывается рядом резиновый шар.Точно выбит ударом лихим из седла,Я лечу, ударяясь об угол стола.Ах, зачем на пути повстречался моёмЭтот вал крепостной, этот рыцарь с копьём?А вокруг беготня, а вокруг толкотня,И медведь из-за кресла глядит на меня,Надвигается смех, расстилается смех,Смех пушистый, и мягкий, и теплый, как мех,Здесь проходят по комнатам, как по лесам,Это сказочный мир — и я сказочный сам.Это сын мой — трехлетний тиран-феодал —По квартире игрушки свои раскидал. * * *
Я сегодня прочитал за завтраком:«Все права сохранены за автором».Я в отместку тоже буду щедрым —Все права сохранены за ветром,За звездой, за Ноевым ковчегом,За дождем, за прошлогодним снегом.Автор с общественным весом,Что за права ты отстаивал?Право на пулю ДантесаИли веревку Цветаевой?Право на общую ямуБыло дано Мандельштаму.Право быть чистым и смелым,Не отступаться от слов,Право стоять под расстрелом,Как Николай Гумилев.Авторов только хватило б,Ну, а права — как песок.Право на пулю в затылок,Право на пулю в висок.Сколько тончайших оттенков!Выбор отменный вполне:Право на яму, на стенку,Право на крюк на стене.На приговор трибунала,На эшафот, на тюрьму,Право глядеть из подвалаЧерез решетки во тьму,Право под стражей томиться,Право испить клевету,Право в особой больницеМучиться с кляпом во рту!Вот они — все до единого, —Авторы, наши права:Право на пулю Мартынова,На семичастных слова,Право, как Блок, задохнуться,Как Пастернак, умереть.Эти права нам даютсяИ сохраняются впредь.…Все права сохранены за автором.Будьте трижды прокляты слова!Вот он с подбородком, к небу задранным,По-есенински осуществил права!Вот он, современниками съеденный,У дивана расстелил газетины,Револьвер рывком последним сгрёб —И пускает лежа пулю в лоб.Вот он, удостоенный за книжкуЗвания народного врага,Валится под лагерною вышкойДоходягой на снега.Господи, пошли нам долю лучшую,Только я прошу Тебя сперва:Не забудь отнять у нас при случаеАвторские страшные права. АМНИСТИЯ
Еще жив человек,Расстрелявший отца моегоЛетом в Киеве, в тридцать восьмом.Вероятно, на пенсию вышел.Живет на покоеИ дело привычное бросил.Ну, а если он умер, —Наверное, жив человек,Что пред самым расстреломТолстойПроволокоюЗакручивалРукиОтцу моемуЗа спиной.Верно, тоже на пенсию вышел.А если он умер,То, наверное, жив человек,Что пытал на допросах отца.Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел.Может быть, конвоир еще жив,Что отца выводил на расстрел.Если б я захотел,Я на родину мог бы вернуться.Я слышал,Что все эти людиПростили меня. * * *
От житейских толчковЗащищая бока,Я в бюро двойниковЗаказал двойника.Кто-то кнопку нажалНа сигнальной доске,Розоватый накалЗасиял в волоске,Замигали огни,Засветились щитки,Ураган трескотни,И свистки, и звонки —Но уже через мигУлеглась трескотня,И стоит мой двойникИ глядит на меня.Тот же нос, тот же рот,Тот же лоб, та же плешь,Так же руку даёт,Все движения те ж.Он пойдет в институт,И он сядет за стол,А студенты придут —Он поставит им кол.Он приедет домойОбозлён, раздражён,И с моею женойБудет ссориться он.Будет ездить в метро,Будет есть, будет пить,На помойку ведроБудет он выносить.Ну, а я между темЗаживу, как паша,Не печалясь ничем,Никуда не спеша.Я себя охранюОт врагов и друзей,И я печень моюЗавещаю в музей.Не оставят на нейНи малейших следовОгорчения днейИ печали годов. * * *
Вышла такая гадость —Прямо ругаться хочется:Я позабыл свой адрес.Забыл свое имя и отчество.И, озираясь гибло,Города не узнаю.Видно, вконец отшиблоБедную память мою.А может быть, где-то рядом,Стоит мне сделать шаг —И за бетонным фасадомОтыщется мой очаг.Как памятник на граните —Величественно-мастит, —Порядка стоит блюститель,И бляха на нем блестит.И я говорю: «Начальник,Я в толк никак не возьму…»Я о делах печальныхРассказываю ему.— Нет у меня покоя,Жив из последних силС тех пор, как забыл я, кто я,Как имя свое забыл.Но не забыл, не забудуКвартиры моей уют.Стены ее повсюдуПередо мной встают.В мешке из красного шёлкаРасхаживает жена,Глиняная на полкуЛампа водружена,И только войдешь — в гостиной,Сразу наискосок,Известнейшая картина —Копия Пикассо.Шкаф с дорогим сервизомПо-модному застеклён.Радио. Телевизор.Кресло. Магнитофон.Просьбе моей мгновенноБлюститель порядка внял:Взял — и переднюю стенуОгромного дома снял.Открылись квартиры-дыры —И я возопил в тоске:Глядит из каждой квартирыЖенщина в красном мешке.Одной и той же картиныТорчит отовсюду кусок!Свисает из каждой гостинойКопия Пикассо.И всюду — сверху и снизу,Сбоку, со всех сторон —Радио. Телевизор.Кресло. Магнитофон.Я с криком бегу по спальнямОт этажа к этажуИ женщинам всем нахальноПрямо в глаза гляжу.Но всем этим красным тёткамВовсе я незнаком…И вот я уже за решёткойС тяжеловесным замком.Жена, ты меня не сыщешь —Будешь искать без конца:Здесь одиночек тыщи,Все — одного образца.Тут каждый из нас на доскахПеред столом сидит.На каждом — фланель в полоску.Наголо каждый обрит.А вдруг и за гробом тожеНе свидимся мы с тобой?Я слышал, что души схожиС дымкою голубой.На что мне в безликом дымеБезликое бытие?Отдайте мне имя, имя,Отдайте мне имя мое!