– Чуть под трибунал не попал, – ответил Ромов, по-хозяйски заворачивая в газету носки и босоножки.

– В октябре сорок первого получил пистолет – «ТТ», весь в смазке, только со склада, взвел курок и прицелился, дурак, в ногу. Потом чуть отвел в сторону, нажал, а он как бахнет! Как там патрон оказался – хрен его знает! И сижу весь мокрый – завтра боевая операция, вот и объясняй трибуналу про случайный самострел… Тут и не посмотрят, что смершевец… – Ромов нервно крякнул.

– Хватит про страшное, Алексеевич. – Гальский достал из тесной каютки гитару, подмигнул Попову: —

Пел он нарочито надрывно, с блатными интонациями.

– Тьфу на тебя! – рассердился Ромов. – Эти пакости у меня уже вот здесь сидят…

Он похлопал себя по затылку.

– Неужели хороших песен нету?

– Какую сыграть, аксакал? – охотно откликнулся Гальский. – Концерт по заявкам!

– Какую? – Ромов озорно прищурился, подумал. – Давай эту: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»

Гальский выдал замысловатый перебор.

– Да я ее всю-то и не знаю…

– Эх, молодежь, совсем отдыхать не умеете, – сокрушенно сказал Иван Алексеевич. – А Валера-то на гитаре играет?

– Немного, – отозвался Попов. – Под настроение.

– Настроение скоро будет, – пообещал молчавший все время Тимохин, чуть качнул штурвал. – Пять бутылок взяли.

– Ого, – умилился Иван Алексеевич. – И у меня есть. Зачем столько? – И с детской непоследовательностью добавил: – А ведь ни разу не слышал, чтоб выливали…

Заходящее солнце еще сохраняло силу, Попов расстегнул рубашку, Ромов сделал то же самое. Его белое дряблое тело контрастировало с атлетической фигурой Сергеева, но у Сергеева был один пупок, а у Ивана Алексеевича три. Попов не сразу понял, что это давние пулевые ранения.

Катер мерно подбрасывало на боковой волне. Валера Попов откинулся на жесткую спинку сиденья, закрыл глаза и расслабился. Гальский тихо, для себя, перебирал струны, Ромов и Сергеев негромко разговаривали.

– Как твой пацан-то? – с неподдельным интересом спросил Наполеон.

– Нормально. Учится, в волейбол играет. Длинный… Я когда-то тоже мяч любил. Это уже потом бороться стал…

– А пацана-то не хочешь учить? Небось пригодится.

– Сам если надумает… Я ни в чем давить не буду. Путешественником хочет стать. Какие сейчас путешествия… Геологом разве. Жизнь-то у них – не позавидуешь. Ну да если решит…

– Сколько ему, двенадцать? Как моему внуку. Не пойму… Ловит за сараями кошек и вешает… Соседи скандалят, в школу жаловались. Я уж и лупил его… Ну откуда такая жестокость? – сокрушался Иван Алексеевич.– И книжки ему хорошие читали, и песенки правильные, и на «Чапаева» водил…

– Вижу землю! – торжественно объявил Гальский. Попов открыл глаза. Катер приближался к вытянутому клочку суши справа от фарватера.

– Похоже, необитаемый остров, – замогильным голосом сказал Тимохин.

– С сокровищами? – хихикнул Иван Алексеевич. От его озабоченности не осталось и следа. Зато Сергеев был задумчив.

– Кстати, Женя, – гигант наморщил лоб. – Ты пом-нишь, мы закопали здесь бутылку водки и не нашли.

– Было такое, – согласился Гальский. – Но надеяться, что ее не нашли и не выпили другие, по-моему, просто глупо.

Катер ткнулся в песчаную косу небольшого, метров триста на сто, острова, середина которого заросла кустарником и невысокими деревьями.

– Вперед! – страшным голосом заорал засидевшийся Сергеев и, легко перемахнув через борт, понесся к зарослям, не забывая про нырки, прыжки в сторону, кульбиты и прочие ухищрения.

– Во дает! – хихикнул Иван Алексеевич. – Силу девать некуда…

Он осторожно ступил в воду, поспешно выбрался на песок, потоптался, тщательно отряхнул ноги и быстро обулся.

Попов, Гальский и Тимохин принялись разгружать катер.

Через час сетка и палатка были поставлены, костер горел, Наполеон, сладострастно чмокая, дегустировал уху из заранее запасенных Тимохиным судака и пары лещей, остальные грызли колбасу с хлебом и нетерпеливо следили за его действиями.

– Сейчас, ребятки, я сюда помидорчиков запустил, еще пару минут, и готово. – Ромов помешал свое варево. – А чтобы не скучать, можно и выпить… Откупоривай, Женечка.

– Зачем на пустой желудок, – возразил Попов. – Подождем.