Больше мы с Недом не разговаривали. Откинувшись на подушках на своем ложе, я закрыл глаза и погрузился в гипнагогические видения, размышляя о тайнах и загадочных совпадениях, связанных с Кэролайн: ее первый выход в питейное заведение, когда она пришла в паб одна, без компании; ее тайная вылазка в музей восковых фигур в Париже; ее актерский талант; ее решение одеться Марией Антуаннетой на Бал Искусств в Челси; ее настойчивые просьбы, чтобы я ходил в темных очках; ее подлинная или выдуманная беременность; ее таинственное исчезновение. Наверняка, все это взаимосвязано. Но прежде чем я сумел уловить эту связь, ход моих мыслей сбился, и мне вдруг подумалось, что, может быть, дело не в Кэролайн, а во мне. Быть может, она избегает меня и прячется, потому что я сам ее оттолкнул – своим поведением, которое, надо признать, становилось все более непредсказуемым и странным день ото дня. Во мне бурлили стихийные силы, токи бурной энергии, и если я не сумел их укротить – кого мне винить, кроме себя самого? Я сам творец своего несчастья. Теперь я понял (с большим опозданием), что в ту минуту, когда я приступил к изучению «Гипноза. Практического руководства» доктора Акселя, я продал душу Дьяволу. Я процитировал про себя: «…ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, между мертвыми брошенный – как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну, в смерть»**.

* Подлинный рай – рай искусственный (фр.). Цитата из Шарля Бодлера.

** Псалтырь. Псалом 87, 4-7.

Действие опиума проявляется тонко и незаметно, и далеко не сразу. Во всяком случае, в ту ночь мне пришлось ждать достаточно долго. Но, наконец, я закрыл глаза и приготовился к путешествию по сумрачным опиумным ландшафтам в погоне за Трилби. Едва я смежил веки, как передо мною предстала процессия невест в ослепительно-белых платьях. Они неторопливо спускались вниз по деревянной спиральной лестнице. Мне вдруг пришло в голову, что среди них может Сыть Трилби, но их лица скрывали плотные вуали, и я их не видел. У подножия лестницы располагался китайский театр. На сцене стоял мандарин. Его яркий наряд менял цвет и фасон буквально на глазах. Выбравшись из китайского театра, я подумал о том, что мне, наверное, надо сходить в музей Гревен и посмотреть, что там было такого, что привлекло Кэролайн. Быть может, я далее встречу Кэролайн среди восковых фигур! Но я не сумел найти вход. На самом деле, я обошел весь квартал, но ни в одном здании не было дверей. Вновь появились невесты. Они гуляли по улицам без дверей, по французским садам и паркам. Должно быть, они разговаривали друг с другом, но из-за плотных вуалей я не мог прочитать по губам, что они говорят. Наконец я оставил бесплодные попытки найти вход в музей Гревен и лег спать на траве в тихом парке.

Утром мы с Недом, словно в тумане, покинули «Дом безмятежности» Честного Чена и, распрощавшись друг с другом, разошлись по домам.

– Надеюсь увидеть тебя на оргии, – сказал Нед. – Для меня это важно, чтобы ты пришел.

Дома, на Кьюбе-стрит, меня ждала почтовая открытка от Клайва. Там было написано:

«Игра начинается! Господа Мелдрум, Фрейни и Хьюджес, частные детективы, Грейт-Портленд-стрит № 39 – это именно те, кто вам нужен. Держите меня в курсе, если будут какие-то новости.

Всего наилучшего, Клайв».

Похоже, что Клайв от души забавлялся, но я был встревожен всерьез, потому что не исключал и такой возможности, что Кэролайн угрожает опасность. Я не стал завтракать. Опиум отбивает аппетит. Я по-прежнему чувствовал себя странно, но все равно поспешил на Грейт-Портленд-стрит.

Табличка на двери с окошком из матированного стекла сообщала, что господа Мелдрум, Фрейни и Хьюджес имеют лицензию Британской ассоциации детективных агентств. Я постучал и вошел, не дожидаясь ответа. За столом, заставленным радиоаппаратурой, сидел крошечный человечек с длинными темными волосами и уныло обвисшими усами. На столе также присутствовали три телефонных аппарата, три больших пепельницы и спортивная газета. Все стены были заклеены картами и газетными вырезками. Она вырезка из «Evening Standart» извещала большими жирными буквами: «ДОНАЛЬД МЕЛДРУМ. ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЕЙ ЛИЦ». В общем и целом обстановка напоминала старое Bureau central des recherches surrealistes* (насколько я представлял его по рассказам), располагавшееся в свое время на улице Гренель в Париже. Бюро занималось созданием архивов всего, что касается бессознательной деятельности ума: снов, фантазий, тайных желаний, случайных встреч, удивительных совпадений, и странных событий, которые можно было рассматривать как послания бессознательного. Информация, поступавшая от членов сюрреалистических объединений, тщательно обрабатывалась и изучалась. Это было еще в двадцатых, причем Бюро просуществовало чуть больше года, после чего благополучно закрылось.

Я обратился к маленькому человечку, сидевшему за столом. – Вы кто? – спросил я.

* Бюро сюрреалистических исследований (фр.)

– Я Мелдрум, – тихо ответил он и указал мне на кресло с другой стороны стола. Он прикурил сигарету и только потом предложил закурить и мне.

– А вы?

– Каспар. Просто Каспар.

– Ага. – Мелдрум напустил на себя понимающий вид. Он, наверное, решил, что «Каспар» – это такое вымышленное имя наподобие воровской клички, которым я назвался с целью соблюсти анонимность.

Я спросил его, какого рода работу выполняет агентство, и он ответил, что они занимаются, по большей части, мошенническими страховыми требованиями, но так же различными исковыми заявлениями, разводами, проверкой подлинных биографических данных и финансового положения предполагаемых женихов и невест, выявлением воровства в магазинах и на торговых складах и поиском пропавших без вести людей. Рассказывая о своей работе, Мелдрум нервно смеялся.

Я сказал, что хочу обратиться к нему по поводу пропавшего без вести человека, и рассказал о Кэролайн – не все, разумеется, а лишь то, что счел нужным, – об обстоятельствах нашего с ней знакомства и о ее таинственном исчезновении. Пока я говорил, Мелдрум делал пометки у себя в блокноте, то и дело перебивая меня, чтобы уточнить, как правильно пишутся слова типа «Серапионовы», «сюрреалист» и «Элюар», при этом он бормотал что-то себе под нос и посмеивался в усы, как будто ему с трудом верилось в то, что я ему говорил. Когда я закончил, он стал задавать мне вопросы.

– А эта ваша знакомая… у нее… э… как у нее с головой?

– Что вы имеете в виду?

– Ха-ха. Нет, ничего. Не обращайте внимания, это неважно… Она, случайно, не была католичкой?

– Нет. А почему вы об этом спросили?

– Чтобы не тратить зря время на проверку монастырей. А вы не знаете, она часто бывала в швейных ателье и в магазинах готового платья?

– Да, достаточно часто. Я бы далее сказал, очень часто.

А это валено?

– Ха-ха-ха. Да. Нет. Наверное, не важно… но, знаете ли, ходят слухи… ха-ха! Да!

– Какие слухи?

– Да разные слухи. Хорошенькая молодая женщина приходит к портному. Идет в кабинку примерить платье, а обратно уже не выходит. Платок с эфиром, прижатый к лицу – и ее потихоньку выносят из ателье в упаковочном ящике. Хорошо организованная группировка белых работорговцев тайком вывозит ее за границу. Ее запирают в каюте какого-нибудь контрабандного судна, идущего курсом в Макао или Шанхай. Там ее продают кому-нибудь из многочисленных китайских вождей. Говорят, они высоко ценят английских девушек. Их приучают к наркотикам и превращают в сексуальных рабынь. Ха-ха-ха! Разумеется, вероятность ничтожно мала, но проверить все-таки не помешает. И, опять же, поскольку нацисты в Германии подвергают евреев гонениям, многие евреи – торговцы мехами из Лейпцига сейчас переехали в Лондон, так что возникла жестокая конкуренция между коммерческими меховыми компаниями. Не исключена и такая возможность, что ваша Кэролайн стала жертвой торговой войны. Также мне надо задать вам один деликатный вопрос. Она принимала наркотики?