Тогда Т-ский казался мне почти стариком. А ведь был он в моем теперешнем возрасте, а то и моложе…

– Проводите меня, пожалуйста, до машины, – промолвил мастер.

Я кивнул. Я впервые удостаивался отдельного, персонального разговора с мэтром.

Первая фраза руководителя литобъединения, сказанная им, едва мы вышли в фойе ДК, прозвучала для меня сладкой песнью:

– Вы, Иван, человек талантливый. Даже, я думаю, очень талантливый… Я не боюсь вас перехвалить, потому как молодому автору, помню по себе, больше всего на свете недостает именно добрых слов… Злых всем хватает, и обид, и отказов… А добрых – никогда. Особенно тем, кто и вправду талантлив…

Мы шли по гулкому пустому фойе ДК. Все мои соученики уже унеслись. Ах, как жаль, что никто меня не видит. А мы следовали с мастером вдвоем, и все вокруг меня, от собственного волнения и произносимых им похвал, плыло, словно в тумане.

– Вдобавок, – продолжал Юрий Владимирович, – молодому автору просто необходимо печататься. Он, то есть в данном случае вы, просто не может, как некоторые старшие товарищи, писать в стол – все время в стол да в стол! Просто не хватит терпения. Можно сломаться…

Я молчал, да монолог Т-ского и не предполагал ответных реплик.

– Поэтому у меня для вас, – молвил мэтр, – имеется, если позволите, один маленький совет…

Наш руководитель был человеком предельно тактичным – иначе он бы просто не справился с лямкой руководителя литобъединения, в котором порой свирепствовали амбициозные графоманы с манией величия в острой стадии, готовые вспыхнуть, разораться, а то и с кулаками полезть от самой легкой критики по поводу их кривобоких виршей…

Итак, мой наставник молвил:

– Вы, Иван, человек с юмором – это видно по вашим произведениям… Нет, вы не эстрадник, не Альтов с Мишиным, не автор «гэгов»… Однако природу смешного вы тем не менее понимаете, и вам свойственна ироническая интонация… Короче говоря, я советую вам попробовать себя в юмористическом жанре. Вы ведь последнюю страницу «Литературной газеты» читаете?

– Кто ж ее не читает! – воскликнул я.

– Значит, вы обращали внимание, – подхватил мою реплику Т-ский, – что там не считали зазорным печататься настоящие серьезные прозаики – до своего, м-мм, отъезда, столь любимый вами Аксенов, например. Да и тексты тех, кого привычно числят по ведомству юмора, – Кучаева, Арканова, Горина, – что бы о них ни говорили, на самом-то деле есть не что иное, как настоящая литература. Поэтому мой вам совет, Иван: дерзните. Попробуйте написать юмористический рассказ. Рассказик, как сей жанр снисходительно порой называют… В конце концов, и Антон Павлович начинал, как Чехонте и Человек без селезенки… А проходимость у подобных рассказиков гораздо выше, чем у любой настоящей, так сказать, прозы, это уж вы мне поверьте.

Мы пересекли двор и подошли к великолепным кремовым «Жигулям» мэтра.

– Что ж, не смею вас больше задерживать, – глава литобъединения остановился и подал мне руку, – и творческих вам успехов, Иван.

Как во сне, пожал я ладонь мастера и побрел дворами по направлению к Бутырской улице. Я слышал, как за моей спиной хлопнула дверца, взревел движок.

Т-ский прокатил мимо, приветственно-прощально махнув мне из-за закрытого стекла. Я был порядком ошеломлен: и успехом своего рассказа, и похвалой мэтра, и тем, что удостоился, словно ровня, его совета…

А неделю спустя у меня вдруг написался, сам собой, юмористический рассказ. Мой первый, на одну страничку, рассказик…

…И вот сейчас я думаю: может, то, что я пошел тогда на поводу у Т-ского, последовал его совету, стало моим первым шагом на пути, что назывался: отказ от своего собственного лица? ОТКАЗ ОТ СЕБЯ? Или это следует назвать гибкостью, столь необходимой в России в те годы? Да и во все последующие десятилетия, чего уж там говорить…

Спустя два года я уже был автором двух десятков юмористических рассказов. Рассказиков. Я читал их в литобъединении, показывал друзьям. Никакого хохота они не вызывали, но добрую улыбку – да. Они многим нравились, получали высокую оценку коллег-графоманов и, главное, самого Юрия Владимировича Т-ского.

ОДНАКО ИХ ВСЕ РАВНО НЕ ПЕЧАТАЛИ.

Я посылал рассказы в «Литературку». Отправлял в «Крокодил». Пробовал штурмовать другие редакции, попроще и поплоше. «Молодой коммунар», упомянутый оловянноглазым Глебом, был лишь одним из длинного и печального ряда… Однако все было бесполезно. Мне отвечали – в те годы на любое письмо в редакцию, даже написанное явным графоманом, даже очевидно ненормальным, полагалось ответить. (Гораздо позже мы узнали, что письма с особо ярой критикой или совсем несдержанные на язык изымали прямо из редакций коллеги замечательного ясноглазого Глеба.)

Так вот, ответы из редакций я получал. И в них, опять-таки, хвалили мой стиль и язык. Но… Всякий раз в рецензиях, написанных редакторами и литконсультантами, я натыкался на то самое сакраментальное «но» или «однако»: «Ваши рассказы хороши, НО…» Причины отказов варьировались: «Редакционный портфель на ближайшие месяцы уже полон… Жанр и тональность Ваших рассказов выбиваются из общей стилистики нашего издания…» И, наконец, безыскусно-лапидарное: «…напечатать Ваши произведения возможным не представляется…»