На этот раз Тимофей проснулся в половине седьмого, завтрак уже был на столе. Набросив пижаму и наскоро умывшись, он сел за стол. У него было отличное настроение. Когда Димка заявил, что не будет пить молоко, потому что в стакане плавают «молочники», Тимофей рассмеялся:

— Димка! Нет, ты слышала, Вера? Почему «молочинки»? Так не говорят. Надо, сынок, сказать «пенки».

— Нет, молочники! — настаивал Димка. — Когда чай — чаинки, когда молоко — молочники!

— Против такой логики ничего не скажешь, — согласился Тимофей и спросил Веру: — Ты, кажется, для конспектов купила тетради?

— В клеточку, Тима, в линейку не было.

— Сойдет и в клеточку. Оставь мне одну. И вот что… — Он задумался, глядя в окно. Лицо его вновь приняло озабоченное выражение, но через некоторое время с какой-то затаенной, лукавой улыбкой он сказал: — Я сегодня запоздаю, ты не беспокойся. Поешь с Димкой без меня.

В первую половину рабочего дня Вера не думала о муже, работа целиком без остатка захватила ее внимание.

Вручая ей наряд на деталь, мастер участка не без сочувствия сказал:

— Тут тебе, Вера Павловна, «гостинец»!

Получив в архиве чертеж «гостинца», Вера пошла к своему рабочему месту, по пути ее обогнал электрокар с заготовками деталей из механоштамповочного цеха.

Здесь было над чем задуматься, для тревожных мыслей о доме совсем не оставалось времени. Обработка каждой детали проходила по трем операциям, надо было трижды переналаживать станок и резать по высокому классу точности, допуски были минимальными.

Только в обеденный перерыв из заводской столовой Вера позвонила мужу. Сняв трубку и узнав ее голос, он рассмеялся:

— Беспокоишься, мать? Пустое, я уже здоров. Это было легкое недомогание, вроде гриппа. Теперь все прошло. Я знал, что ты позвонишь…

— Почему? — удивилась она.

— Потому что ты душа наша, сердце трех…

После окончания рабочего дня Вера задержалась минут на пятнадцать в цехе, пока приводила в порядок и сдавала сменщику станок. Позвонила она мужу из проходной.

— Тима, ты надолго задержишься?

— Часов до девяти, не больше. Поешьте с Димкой вдвоем. Ты извини, тут у меня народ… — не закончил он и повесил трубку.

Она действительно слышала несколько мужских голосов. Уже совсем успокоенная, Вера зашла в детский сад, и вдвоем с сыном, не торопясь, они направились домой.

После обеда, вымыв посуду, Вера взялась за шитье Димкиной пижамы. Увлеченная работой, она не заметила, как прошло время.

«Московское время двадцать один час, — услышала она. — Прослушайте концерт камерной музыки. Рахманинов, опус третий, номер второй, прелюдия в исполнении…» И с первых же аккордов рояля ею вновь завладела тревога. Взволнованная, полная драматизма музыка, порождая чувство безотчетного страха, подчиняла себе ее сознание. Вера встала и выключила приемник. Работа у нее не ладилась.

Она раздела сына, уложила в кровать и села рядом, подложив Димке под спинку свою ладонь. Чувствуя тепло его маленького тельца, Вера становилась спокойнее. Улыбаясь его смешному лепету, на некоторое время она забыла о тревоге.

Одиннадцать часов.

«Спуститься ниже этажом и попросить разрешения позвонить по телефону, — подумала она и тотчас отказалась от этой мысли. — Так поздно беспокоить людей…»

Самое трудное — правильно поставить и приметать рукава; эту работу она думала сделать со свежими силами, но желание чем-нибудь отвлечь себя заставило ее взяться за рукава Димкиной пижамы. Спустя некоторое время Вера внезапно почувствовала, что в это мгновение что-то случилось. Она прислушалась… Тихо. Непривычно тихо. Так тихо, как еще никогда не бывало в доме. Что же случилось? Она посмотрела на будильник и поняла — остановились часы. В это время они ложились спать и всегда заводили будильник; сейчас была половина двенадцатого, суточный завод кончился.

Вера завела часы, поставила звонок, как всегда, на шесть. Оставаться дома она уже не могла. Накинув легкое пальто, женщина осторожно вышла, тихо прикрыла дверь и спустилась вниз.

Ей нужно было пройти большую улицу Ленина, застроенную новыми многоэтажными домами, пересечь площадь и сквер…

На площади невесть откуда взявшийся ветер, швыряясь пригоршнями листьев, подул ей в лицо. Гонимая страхом, она шла все быстрей и быстрей. Вот и сквер. Сквозь кусты сирени, буйно разросшейся по краям аллеи, она увидела освещенное окно.

«Стало быть, Тима в мастерской», — подумала она и уже, замедлив шаг, спокойно перешла улицу.

Сверху слышался стрекот электрических машин: на втором этаже была швейная фабрика.

Дверь в мастерскую оказалась закрытой.

Вера постучала и прислушалась. Гул машин наверху мешал ей. Даже напрягая слух, она не могла услышать то, что делается в мастерской. Заглянув через стекло, вставленное в верхнюю филенку двери, она увидела, что снизу, изнутри, дверь подперта уголком железа, как всегда, когда Тима был в мастерской.