В этой сцене, конечно, много наигранного. Возможно, Сулла кое-что преувеличил, описывая ее в мемуарах. Но в целом она похожа на правду – вспомним, как Наполеон с расчетливой яростью бил сервизы, чтобы «урезонить» австрийских представителей. Римский же полководец лишь немного покричал на послов. Возможно, он и правда был разгневан. По римским понятиям, войну следовало закончить лишь со смертью царя, пролившего столько крови квиритов. Сулла и так рисковал репутацией, выдвигая «до смешного» легкие условия, а Митридат еще упрямится! Эта вспышка гнева испугала послов, и они замолчали; а Архелай постарался смягчить гнев римского полководца и настоял на том, чтобы его самого отправили к царю – он или убедит Митридата принять мир на тех условиях, которые предложил Сулла, или покончит с собой (Плутарх. Сулла. 23.8–9).

Отправив Архелая к Митридату, Сулла решил подкрепить это посольство действиями – сам он опустошил земли фракийского племени медов, совершив поход на их город Кипселу, а Лукулла с флотом отправил к Абидосу в Троаде (Плутарх. Сулла. 23.10; Аппиан. Митридатика. 56. 226). Эти действия, а также успехи Фимбрии заставили Митридата поторопиться с заключением мира, и он выразил согласие на личную встречу с Суллой, которая и состоялась в Дардане в Троаде. Плутарх передает яркие подробности этой встречи: Митридат явился со всей пышностью, характерной для восточных монархов, – его сопровождали 200 военных кораблей, 20 тысяч гоплитов, шесть тысяч всадников и множество серпоносных колесниц. Эскорт Сулльг был гораздо скромнее – всего четыре когорты пехоты и 200 всадников (Плутарх. Сулла. 24.1).

Однако в этом описании можно усомниться: если бы свита Сулльг была столь маленькой, что помешало бы Митридату совершить на него нападение? Моральные соображения? Но не помешали же они когда-то понтийскому царю убить Ариарата VIII прямо во время переговоров. Поэтому, как ни впечатляет картина, нарисованная Плутархом, ее вряд ли можно считать достоверной. Скорее, все обстояло так, как это изображено у Аппиана: войска стояли напротив друг друга, а полководцы с маленькими свитами встретились в долине на виду у двух армий (Митридатика. 56. 227).

Царь вышел навстречу Сулле и протянул ему руку. Римлянин спросил, готов ли тот заключить мир на условиях, согласованных с Архелаем. Митридат, собиравшийся еще поторговаться, молчал, чтобы не обязывать себя согласием и не провоцировать разрыв отказом. «Просители говорят первыми-молчать могут победители», – надменно бросил Сулла (Плутарх. Сулла. 24.2). Однако царь не сдавался. Он попытался возложить вину за случившееся на самих римлян – они-де из-за денег, которые брали попеременно то у него самого, то у Никомеда и Ариобарзана, спровоцировали войну. «То, в чем можно было бы упрекнуть большинство из вас, римляне, это – корыстолюбие. Война была вызвана вашими военачальниками, и все, что я совершил для самозащиты, мне пришлось делать скорее по необходимости, чем по своему желанию», – закончил свою речь Митридат (Аппиан. Митридатика. 56. 228–229).

Однако все эти обвинения не могли смутить Суллу. Он заметил, что «давно слыхал от других, а теперь и сам видит, сколь силен Митридат в красноречии», без труда подыскивая оправдания «подлым и беззаконным» делам (Плутарх. Сулла. 24.3). Царь не согласен, что на каппадокийский престол посадили Ариобарзана, – но почему он молчал раньше, когда мог попытаться переубедить римлян? Он обижен за то, что римляне отняли у него Фригию? Но эта область была получена за взятку, так что никаких прав на нее понтийские цари не имеют. А почему Митридат подсылал к Никомеду убийцу, подстрекал Сократа Хреста отнять у него власть, почему он изгнал из царства Ариобарзана, ничем его не обидевшего? После ответа на обвинения в адрес римлян последовала атака на самого Митридата: «У тебя издавна было это предрешено, и, надеясь, что ты будешь господствовать над всей землей, если победишь римлян, ты придумывал эти поводы, чтобы прикрыть свой план. Доказательством этому служит и то, что еще не воюя ни с кем, ты заключил союз с фракийцами, скифами и савроматами, что ты отправлял посольства к соседним царям, строил корабли, созывал и кормчих, и штурманов» (Аппиан. Митридатика. 57. 230–234).

Далее Сулла указал на все несправедливости и жестокости, которые совершил Митридат, а также и на то, что в Европу, куда римляне запретили даже ногой ступать всем азиатским царям, он привел огромное войско и лишь после того, как оно было разгромлено, завел другие речи. «Я удивляюсь, что сейчас ты защищаешь справедливость того, в чем ты через Архелая приносил свои извинения. Или, когда я находился далеко, ты меня боялся, а когда я тут, ты считаешь, что пришел сюда судиться? Для этого время прошло, так как ты начал войну с нами, а мы уже стали решительно защищаться и будем защищаться до конца», – завершил свою речь полководец (Аппиан. Митридатика. 58. 235–239).

Если верить Аппиану, Митридат был устрашен этой речью, однако, думается, термин «страх» здесь не самый удачный. Просто он почувствовал, что уступок ему добиться не удастся – и согласился на выдвинутые Суллой условия, тем более что они не были очень уж суровыми. Он согласился выплатить контрибуцию, [993] передать 70 триер, предоставить отряд в 500 лучников, вывести войска с захваченных территорий и вернуться в свои наследственные владения (Митридатика. 55; см. также: Плутарх. Сулла. 22.9; 23.6; 24.6; Ливии. Периоха 83; Мемнон. 35.2–3; Граний Лициниан. 26-27F).

«Те, кто упрекает Суллу за то, что он не продолжил войну или не добился более суровых условий мира, вольно или невольно полагают, что Митридат был одним из тех царьков, которые, потерпев полное поражение, лишь ожидали решающего удара. Нет ничего более далекого от истины. Действительно, Митридат понес тяжелые потери, но он по-прежнему обладал огромными ресурсами и управлял могущественным царством. Коротко говоря, Понт оставался великой державой, способной сопротивляться еще долгое время. Остановив войну в данный момент, Сулла ясно показал, что признает эти факты, и даровал царю условия, которые соответствовали ситуации». [994]