— Много лет, — согласился он. — Гляжу, бизнес твой процветает, видно, крепкие атланты подхватили «крышу»?

Она театрально засмеялась, всплеснула ручками:

— Все-то вы, Викентий Яковлевич, подмечаете, все знаете, каждого видите насквозь. Даже страшно с вами.

Викентий закурил, звучно отхлебнул кофе, отметил боковым зрением — за столик сбоку сели невесть откуда взявшиеся накачанные «быки», спиной почувствовал, что еще кто-то остановился сзади.

— Не бойся, Виолетта. Меня давно не было в городе. Проезжал мимо — зашел по старой памяти.

Нынешний Решетников был для нее загадкой, а прежнему ничего не стоило распугать клиентов — перебить охрану, пересажать девиц, вытряхнуть наркоту, устроить повальную проверку документов у посетителей. Наркота была уже спрятана, одетые девицы стояли у запасного выхода наготове, но привечать в своем заведении опергруппу ей не хотелось, тем более не хотелось выбрасывать тысячи баксов на ликвидацию последствий.

— Может, чего покрепче выпьете, Викентий Яковлевич? — наклонившись к нему и кокетливо поправляя прическу, поинтересовалась бандерша. — С дороги устали небось? Не беспокойтесь, у меня для постоянных клиентов скидка.

Решетников усмехнулся, затянулся едким дымом, сделал еще глоток.

— Не дури, хозяйка, — посмотрел на нее снисходительно. — Клиентом я твоим никогда не был и уже не буду. И на лапу никогда не брал — этого ты мне не пришьешь, так что не намекай.

— Да что вы! И в мыслях не имела!

— Мысли твои у тебя на лбу написаны. Но ты успокойся — скандала не будет. Так что «быки» пусть не напрягаются, мне на них патронов жаль. Подскажи, где найти Карата, и я уйду.

Взгляд Решетникова задержался на золотом медальоне, висевшем на полной, холеной шее Раздорской. Над ним уже поработали: с крышки сердечника исчез вензель «АК», означавший инициалы супруги ограбленного ювелира Самсона Карабанова, и на смену молочному халцедону в форме папоротниковой ветви пришел весьма искусно сработанный лебедь из дробленого аквамарина. Виолетта поняла, нахально спрятала подарок судимого Жоржа Дейнекина по кличке Карат в декольте, но врать о разладе с ним было поздно. Это мог быть совсем другой медальон, купленный Виолеттой в магазине или подаренный ей бабушкой; тогда — два с половиной года назад — Решетников, видевший похожую штучку в каталоге ограбленного ювелира, непременно изъял бы его и отдал на экспертизу, зная о связи подозреваемого в ограблении с бандершей, а теперь… Теперь он готов был плюнуть в свое отражение не за сокрытие и пособничество, а за свой неистребимый ментовский инстинкт, подумав: «Пошло оно все к… Еще неизвестно, с какого трупа снял этот медальон ювелир».

В Бога Решетников не верил, но полагался на Время, тасовавшее ценности, как колоду крупье, некогда ничего для него не значившее, а к мудрым сорока превратившееся в божество, оно разберется, кто прав.

— Зачем вам Карат? — искренне поинтересовалась Раздорская.

— Успокойся, мне он не нужен. Ищу одного общего знакомого.

Она посмотрела куда-то за его спину, косанула на «быков» Решетников мелкими глотками допил кофе, чувствуя шевеление позади, а когда отставил чашку, их уже не было.

— Вы его арестуете? — осторожно спросила она.

— А есть за что? — улыбнулся он глазами. — Пойди позвони ему. Скажи, Решетников просит встречи. По возможности срочно.

Это было знаком доверия: ни один мент не позволит предупредить того, кого собирается задержать. Да и на мента Решетников уже не походил, по крайней мере на того, прежнего которого она помнила.

— Не надо, — сказала Виолетта. — Ты и при погонах паскудой не был, Решетников, за «звездочку» ребят не сдавал

Решетников снял шляпу и поклонился.

— Только это не значит, что я с ними был заодно, — уточнил.

— Пиши телефон, у него мобильный.

— Запомню.

Она назвала номера телефона и «восьмерки» Карата.

— Ему может не понравиться, что ты…

— Во-первых, — перебила его Раздорская, — ты устарел Викентий: теперь я делаю то, что нравится мне; во-вторых, если ему не понравится, он не назначит тебе «стрелку» — только и всего; а в-третьих, он на сегодня чист и брать его не за что.

Решетников погасил в пепельнице окурок.

— Понял, — кивнул.

— Что ты понял?

— Что ты ему уже позвонила, — надвинув шляпу на глаза, он встал и зашагал к выхода.

— Ну ты даешь, мент, — восхищенно покачала головой Раздорская и залилась хорошо поставленным смехом.

Из всех земных благ Карата интересовали камни и скачки. Погоняло досталось ему от любимого жеребца и в сочетании с пристрастием к алмазам оказалось точным и прилипло навек. Решетников знал его еще несовершеннолетним, знал о нем много больше, чем следователь, сажавший его по сто сорок шестой — за разбой, но навешивать лишнее не стал: «Петушки к петушкам, раковые шейки в сторону».

Карат мента не отшил, на встречу согласился, но потребовал «ботать при братве», дабы не заподозрили, что ссучился; с Решетникова же взял обязательство явиться одному и без мундира в Сокольники к Оленьим прудам, и Викентий нехотя потащился туда — не ближний свет, но выбирать не приходилось.

«Ишь, как оно все перекрутилось, время-то, — сокрушался он, путаясь в развязке у Пятницкого кладбища. — Бандерша вслед хохочет, разбойник указывает, куда прибыть. Все вспять, все сикось-накось. Братве меня показывать станет: вот, мол, мент ко мне на поклон!»