— Сказка? — изумился молодой герой, быстро отыскивая латы и ловя коня.

— Прости: просто с языка слетело. Ты был мёртв: тебя убил Фарлаф. Невесту же твою он увёз и пытался выдать твой подвиг за своё деяние. Я же вернул тебя к жизни. Есть в горах таинственные два источника воды: один с водой живою, другой — с мертвою. Вот я и обернулся вороном, слетал туда и принёс на крыльях два фиальца. Полил я мёртвою водою твоё тело — и срослась твоя рана в сердце. Потом полил водой живою, и ты поднялся, жив-здоров, как прежде. Теперь иди, герой, исполни то, что должен, а то печенеги осадили Киев — пользуются горем князя.

Проговорив последние слова, он сел в отчаянии на землю и закрыл глаза руками. Но витязь того не видел — он уже мчался к Киеву. Печенеги — бить врага немедленно!

— Ну что? — спросил старик, глядя на источающий зелёный свет кристалл, держа его за медную дужку и почти касаясь его грани. — Нельзя касаться? Ах, Нияналь, если бы я мог вернуть тебя себе, я не задумываясь пошёл бы на эту жертву! Но, время улетело, и её больше нет. Прощай, моя любовь. Не знаю, отчего пожертвовала ты собой для того, кого и вовсе никогда не знала. Всего лишь Долбер — не Румистэль!

Он встал, бережно опустил опасный кристалл в мешочек, потом раскинул руки в длинных рукавах и испарился с места.

Возникнув снова на вершине Наганатчимы, он сказал безмолвным великанам:

— Ещё немного, и я уйду. Прости, что потревожил твой покой. Принцессы-эльфа больше нет.

Долгий вздох пронёсся над равниной, заколебалась почва, встали дыбом травы. И всё утихло.

Тогда Финн подошёл к пирамиде, сложенной из камней, и протянул над нею руку, держа пальцами за дужку Живой Кристалл, лишившийся своей жилицы.

— А если?… — он задумался. — Нет, я обещал.

Он разжал пальцы, и Кристалл с лёгким звоном провалился в щель между камнями. Ещё недолго был слышен звук, когда он скатывался, огибая гладкие бока булыжников. И вот всё затихло.

— Я свободен. — сказал Финн, обернувшись вокруг себя.

Он был уже иным. Его длинные седые волосы укоротились и белыми кудрями завились вокруг молодого лица. Кожа свежа, глаза сияют. Плечи распрямились, стан снова строен, ноги крепки. Вместо старой отшельнической хламиды на нём вышитая рубаха, кожаная куртка с затейливой отделкой, добротные штаны, высокие сапоги.

— Я ухожу, Наганатчима! — крикнул он звонким голосом.

— Так уходи скорее! — простонали скалы.

И Финн поспешно бросился в тот вход, что зиял неподалёку от хранилища Кристалла. Он бежал по неровным каменным ступеням, быстро перебирая ловкими ногами и смеялся от радости во всё горло: юность — это же чудесно!

***

Два путника на лошадях приближались к берегу небольшой речки, через которую был переброшен лёгкий мостик.

Не столь давно они побывали в золотоглавом Киеве и приняли участие в великом торжестве по поводу разбитых печенегов. Город уже почти пал под натиском врагов, которые окружили его со всех сторон, осыпали стрелами, как дождём, и бросали через стены зажжённые пучки соломы. Всё было в ужасе и собиралось принять смерть, как вдруг откуда ни возьмись, нагрянула бешеная молния в алом плаще. И вот пошёл тот огненный цветок метаться по полю, как скачет яростное пламя. Рядами полегали от него враги, потому что меч в руках героя был необыкновенной силы. Да, то бы волшебный меч — живая сталь! Эти двое — всадник и его оружие уложили многие тысячи врага, тогда раскрылись крепкие ворота и на подмогу — добивать проклятых печенегов — вырвалась княжеская конница. И вот триумф — Прекрасный витязь въезжает в город, встреченный с любовью. Навстречу бежит князь седой, он обнимает со слезами Еруслана и обещает возвести его немедленно на трон — лишь только очнётся княжна Радмила.

Тут, не обращая ни на что внимания, особенно на перепуганного до смерти Фарлафа, Еруслан направился в покои, где спала своим необыкновенно крепким сном его невеста. Один лишь поцелуй — и любимая проснулась. Вот пир-то был! Вот уж гуляли так гуляли!

И Румистэль с Ратмиром тоже были там, хотя жених их и не помнил. Но было и ещё кое-что иное, о чём летописи не упоминали. А надо бы.

Добрый конь Еруслана, верный и преданный ему Каурка наконец обрёл заслуженный покой. Набиты новые подковы взамен сбитых старых, расчёсан хвост, ухожена и грива. Все раны, все шрамы, обморожения — всё залечили опытные руки, и Каурый снова гордо выступает среди конюшего двора. Отныне он как будто князь великий среди всех прочих жеребцов. И вот он слышит нежный голос, поворачивает шею и замирает: глазам своим не верю! Это сон, это наваждение!

"Она, она! Прекрасна, стройна и величава! Караковая моя любовь! А с нею сын!! Чудесный жеребёнок караково-каурой масти!"

Да, ради этого стоило пройти многие испытания, чтобы награждённым быть Судьбою.

***

Два путника приближались к мелкой речке, текущей меж двух невысоких берегов. Дело Румистэля в этой истории завершилось, и теперь не было ничего, что могло бы помешать ему продолжить свой непонятный путь — об этом он не говорил Ратмиру, но всю дорогу, сожалея о расставании, радовал себя беседой с другом.

Волшебник ехал к мостику — он собирался выбраться из зоны наваждений и намеревался посетить Наганатчиму, чтобы забрать хранящийся там Живой Кристалл. Хан Ратмир решился проводить товарища до речки, а потом вернуться в степной стан — к наложницам, заждавшимся своего кумира. Когда-то все истории кончаются, вот и эта подошла к финалу.

У самой речки, не ступая на мосток, волшебник обернулся к другу.

— Здесь мы расстаёмся с тобой, Ратмир. Я ухожу во внешний мир, а ты остаёшься в сказке. Прощай, мне было с тобой интересно. Возвращайся в свой стан кочевой, люби своих наложниц — Радмила отдана другому, и я с самого начала знал, что ты Ратмир, не обретёшь царевны. Прости меня, друг мой, если сумеешь — я, право, зла не желал тебе. Не ходи за мной на мостик, это переход в другое измерение, хотя что это я — ты же слов таких не знаешь.