— Как можно быть такой наивной! — вопит Сэди. — Можно подумать, тебе пятнадцать лет! Так и останешься сентиментальной идиоткой до старости? Если тебя не любят, ничего тут не поделаешь. Хоть головой об стенку бейся.

Она краснеет и отворачивается.

Какая муха укусила Сэди? Я была уверена, что ее интересуют только развлечения, танцы и флирт. Кажется, все не так…

— Не с тобой ли это приключилось? — неуверенно спрашиваю я. — Ты страдала от безответной любви?

Она тут же исчезает. Без предупреждения.

Но так просто она от меня не отделается. Я должна все узнать. Что это за история? Выключаю телевизор и взываю к Сэди. Раздражение сменилось жутким любопытством.

— Сэди! Ты должна мне рассказать. Я же твоя подруга! Я ведь от тебя ничего не скрываю. И вообще я твоя внучатая племянница. Мне можно доверять. Я никому не проболтаюсь.

Нет ответа.

— Не хочешь — не надо, — пожимаю я плечами. — Раз у тебя кишка тонка.

— Это у тебя она тонка! — Разъяренная Сэди вырастает передо мной.

— Тогда расскажи!

Глаза Сэди как-то странно бегают.

— Нечего тут рассказывать, — наконец тихо произносит она. — Просто и мне кое-что известно о любви. Каково тратить время понапрасну, лить слезы и вложить всю душу в… пустоту. Так что плюнь на него. Так лучше.

— Что с тобой произошло? Неудачный роман? С мужчиной за границей? Сэди! Ну говори уже!

Она молчит, но не исчезает. Потом вздыхает, отворачивается, подплывает к камину.

— Это было очень давно. Я еще не уехала за границу. Еще до моего замужества. Один человек…

— Ты из-за него поссорилась с родителями? — догадываюсь я.

Сэди едва заметно кивает. Интересно, как он выглядел? Какой-нибудь щеголь двадцатых годов в канотье. С маленькими усиками.

— Неужели твои родители вас застукали? Когда вы… пытались «поймать и оседлать»?

— Вот еще, — невольно смеется она.

— Тогда что случилось?

Надо же, Сэди и впрямь была влюблена. А еще удивляется, что я хочу вернуть Джоша!

— Они нашли его наброски. Он был художником. И рисовал меня. А они страшно разозлились.

— Но что такого в рисунках? — недоумеваю я. — Напротив, надо радоваться.

— Он рисовал меня обнаженной.

— Голой?

Я потрясена. Ну и Сэди! Я бы никогда не стала позировать голой. Да ни за что! Разве только он затемнил бы интимные места. Ну, заретушировал. Или что там делают художники?

— Не совсем, я была задрапирована. Но родители все равно… В общем, это был не самый лучший день в моей жизни.

Я тихонько прыскаю в ладонь. Это вовсе не смешно, но не могу сдержаться.

— Так они увидели тебя… Твои…

— Дело кончилось истерикой, — хмыкает она. — В общем, даже забавно, хотя и печально. Его родители тоже чертовски рассердились. Он готовился стать юристом, хотя какой из него юрист? Это же хаос, а не человек. Ему бы рисовать ночами напролет, пить вино, курить дешевые папиросы и гасить окурки о палитру. Да и я была не лучше. Торчала у него в мастерской сутками. Точнее, в сарае у его родителей. Я звала его Винсентом в честь Ван Гога. А он меня Мейбл.

— Почему Мейбл? — удивляюсь я.

— Их служанку звали Мейбл. Я как-то сказала, что никогда не слышала более ужасного и уродливого имени и надо бы заставить ее выбрать другое, получше. Так он сразу стал звать меня Мейбл. Вот такой премерзкий тип.

Тон у нее шутливый, но глаза грустные.

— Ты его… — начинаю я и замолкаю, смущенная. — Я хотела спросить, ты его очень любила?

Сэди погружена в свои мысли.

— Когда все засыпали, я открывала окно и спускалась по плющу, — говорит она мечтательно. — После того как нас застукали, все изменилось. Его отослали во Францию к дядюшке «на исправление». Как будто это могло отвадить его от живописи.

— Как его звали?

— Стивен Неттлтон, — с трудом выдыхает Сэди. — Я не произносила это имя вслух… семьдесят лет.

Семьдесят лет.

— И что было потом?

— Мы больше никогда не виделись, никогда.

— Но почему? — ужасаюсь я. — Ты не писала ему?

— Писала, — иронично улыбается она. — Отправляла письмо за письмом. Но ни разу не получила ответа. Родители обзывали меня «наивной маленькой дурочкой». Они утверждали, что он воспользовался моей невинностью. Сначала я не верила им и ненавидела их за эти слова. Но потом… — Она резко вскидывает подбородок, давая понять, что не нуждается в сочувствии. — Ты повторяешь мои ошибки. «Он меня любит! Я знаю, я знаю!» — передразнивает она. — «Он мне напишет! Он вернется ко мне. Он любит меня». Представляешь, каково мне было, когда они оказались правы?