— Ящики — в багажник.

Леониди подошел к задку «вольво», потянул носом.

— Откуда вонь? — огляделся он. — Собака, что ли, дохлая где-то?.. Костя отпер багажник и в ужасе отскочил.

— Долго будешь возиться? — проворчал недовольно директор ресторана.

Сдавленный крик метрдотеля заставил его выскочить из автомобиля.

— Там… Там!.. — показывал на открытый багажник трясущейся рукой Леониди.

Карапетян заглянул в него и в страхе отпрянул: в прозрачном пластиковом мешке лежал скрюченный человек. Его мертвые глаза смотрели на Сурена Ованесовича. Из ощерившегося рта вываливался почерневший язык, к которому была прикреплена бумажка. На ней крупными печатными буквами было написано: «Так будет с каждым, у кого он длинный!»

Это был сторож Пронин.

— Костя, — охрипшим голосом заорал Карапетян, — срочно звони в милицию!

Тот бросился к ресторану.

Несмотря на поздний час, в четырехкомнатных апартаментах Киреевых везде горел свет. То и дело звонили в дверь, надрывался телефон. Хозяйка квартиры, Зося, полулежала на роскошном кожаном диване в гостиной, заходясь в истерике.

— Гады! — кричала она. — Какое имели право?!

— Зосенька, милая, успокойся, — сидела возле нее главная администраторша Дома моделей Кирсанова.

— Какой позор! — билась о мягкую стенку дивана головой Киреева. — Бросить в каталажку, как последнего блатного! Что он, бандит, убийца?!

— Ну возьми же себя в руки, — уговаривал хозяйку Хинчук, нервно меряя шагами комнату. — Я уверен, Дона выпустят. И очень скоро. Поверь моему слову.

— Выпустят? Черта с два! — кричал убитая горем жена, отпихивая от себя рюмку с успокоительными каплями, которые пытался ей влить в рот адвокат Чураев.

— Выпейте, — умоляюще просил он. — Легче станет. Главное, что Донат Максимович жив и здоров.

— Лучше бы он умер! — гневно бросила супруга. — И я вместе с ним! На черта мне жить!

При этих словах двенадцатилетняя дочь Киреевых, вжавшаяся в кресло, с испуганными глазами, громко расплакалась.

— Настенька, не плачь, золотце ты мое! — бросилась к ней Марина Юрьевна. — Пойдем-ка лучше в твою комнату. — И она увела всхлипывающую девочку, тщательно прикрыв за собой дверь.

Попугай забился под телевизор, в страхе наблюдая за происходящим.

— Годами наживали, а теперь все это отберут! — причитала хозяйка дома, обводя рукой роскошную финскую мебель, ковры на стенах и полу, штучной работы дорогие охотничьи ружья, красующиеся в шкафу за стеклянной дверцей, горы хрусталя и серебряной посуды, выставленной на полках стенки, японскую радиоаппаратуру с названиями самых известных фирм.

Позвонили в дверь. Открывать пошел Хинчук и скоро возвратился.

— Геннадий Трофимович… — негромко объявил он.

И уже в комнату солидно вступал отец Зоей, встревоженный, но при этом величественный, со значительной миной на лице. Геннадий Трофимович Печерский был председатель Южноморского горисполкома.

— Наконец-то заявился! — зло бросила ему дочь. — А еще тесть называется! Весь город звонит. Волнуется. Люди посторонние переживают. Вот пришли без всякого приглашения. А ты…

— Зосенька, — начал было миролюбиво отец, но она его перебила:

— Кто вчера уверял меня, что Дона пальцем не тронут? Кто?

Геннадий Трофимович растерянно огляделся — присутствующие старались не смотреть ни на него, ни на Зосю, но ему было не по себе: выслушивать упреки при посторонних, пускай даже от родной дочери…

— Пойдем спокойно потолкуем, — предложил отец миролюбиво, направляясь к двери.

— Иди, иди, — тихонько подтолкнула подругу Марина Юрьевна.

Зося повиновалась.

Разговор с отцом состоялся в спальне. Интимный уголок Киреевых был обставлен не менее шикарно, чем гостиная. Спальный гарнитур из карельской березы, во весь пол вьетнамский ковер ручной работы, на стене — текинский. На нем разместилась великолепная коллекция старинного кавказского холодного оружия. Ножны кинжалов и шашек были отделаны серебром, узорами, эмалью и полудрагоценными камнями.

На тумбочке у двухспальной кровати стоял телефонный аппарат в стиле ретро.

— Понимаешь, мне твердо обещали замять, — понизив голос, с ходу начал Геннадий Трофимович.

— Ничего себе — замяли! — всплеснула руками дочь. — Заманили Дона в областную прокуратуру, надели наручники, бросили в «воронок» и — в тюрьму! К уголовникам!

У Зоей вновь хлынули слезы из глаз.

— Ну-ну, — положил ей руку на плечо отец. — Не заводись.

— Посмотреть бы на тебя, если бы к тебе ворвались с обыском! — зло сбросила его руку Зося. — А понятыми знаешь кто был? Сосед и соседка снизу! Мымра, которая меня ненавидит. О-о! — трагически протянула дочь. — Представляю, с каким злорадством сейчас обсуждает нас весь дом!

— Плюнь ты на соседей, — бодрячески посоветовал Геннадий Трофимович. — На чужой роток…

— И это говоришь ты! — аж задохнулась Зося. — Ты, мой отец! Как ты мог допустить до такого срама? Мало того, что обшарили везде, так еще вещи описали! Даже это. — Она распахнула дверцы платяного шкафа, плотно увешанного одеждой.

— Это уж слишком, — побледнев, охрипшим голосом проговорил отец.

Но дочь, казалось, не слышала его. На нее опять накатил приступ истерики. Сдернув с вешалки парадный мундир мужа, она пыталась порвать его. Но ничего не выходило. Тогда Зося сорвала со стены клинок и принялась остервенело кромсать гордость мужа.