— Ты с ума сошла! — бросился к ней отец.

— Не хочу видеть! Не хочу! — повторяла Зося, терзая мундир. — И пусть вся проклятая милиция провалится в тартарары! Вся!

Геннадий Трофимович остолбенело смотрел, как летели на ковер куски материи, погоны, сверкающие пуговицы. Он понял, что дочери нужно выместить на чем-нибудь свою ярость.

И действительно, когда от парадной формы остались одни лоскуты, Зося повалилась ничком на гобеленовое покрывало постели и тихо завыла. Сквозь всхлипывания пробивались лишь отдельные слова:

— Я… Я… Говорила… Дону… Заложат… Не связывайся… С-с милицией… Вот… Получил…

Отец сел рядом, сложив на коленях руки. Дотрагиваться до дочери он не решился.

— Ладно, мы еще увидим, — сурово погрозил он кому-то.

— Э-эх, молчал бы! — утирая обеими ладонями лицо, поднялась с постели Зося. — Даже этого фанатика, садиста Шмелева, и того не мог отстранить…

— Как? Не убрали? — нахмурился Геннадий Трофимович. — А ведь дали слово…

Киреева смерила отца презрительным взглядом, подошла к двери, приоткрыла ее и крикнула:

— Марина, прошу, принеси газету.

Через мгновенье в дверь протянулась рука с газетой.

— На, полюбуйся! — швырнула в отца Зося ею.

Газета распласталась на полу. Геннадий Трофимович поднял ее, пробежал глазами все полосы. Со второй на него глянули три снимка следователя Шмелева: поясной портрет; фотография, изображающая Николая Павловича дома со своей любимой собакой; и, наконец, в молодости. На последней он, бравый офицер, при орденах, был снят с фронтовым товарищем, таким же улыбающимся молодцем.

Пространный очерк на весь подвал вершал заголовок: «Покой нам только снится».

Геннадий Трофимович посмотрел на дату.

— Сегодняшняя, сегодняшняя! — зло проговорила Зося. — Расписали как былинного героя. На всю область расхвалили.

Печерский скомкал газету, отшвырнул прочь. Его лицо стало каменным, властным. Он решительно снял телефонную трубку, набрал номер.

— Миша?.. Да, я… Слушай, хочу сейчас подъехать к тебе. — Он хмуро вздохнул. — Какой преферанс!.. Дело, брат, неотложное… Не телефонный разговор… Еду.

Геннадий Трофимович встал.

— Вот что, — проговорил он голосом, от которого, наверное, трепетали его подчиненные, — прекрати распускать нюни. Не роняй себя перед людьми.

И вышел из комнаты.

В конце обеденного перерыва в кабинете Игоря Андреевича Чикурова, старшего следователя по особо важным делам при прокуроре РСФСР, набилось человек пять. Хозяин комнаты сражался в шахматы с коллегой. Трое остальных были болельщиками. Играли блиц. Чикурову явно не везло. Раздался телефонный звонок.

— Игорь, — послышался едва заметно грассирующий голос начальника следственной части прокуратуры Олега Львовича Вербикова, — загляни ко мне.

— Имею еще семь минут законного отдыха, — посмотрел на часы следователь. — Понимаешь, тут у нас турнир века…

— Срочно…

— Потом доиграем, — поднялся Чикуров.

Его обвинили в дезертирстве. Шутливо конечно. Все разошлись.

Идя к начальству, Игорь Андреевич подумал о том, почему он не силен в блице. И пришел к выводу — таков уж у него склад мышления. Привык к «нормальным» шахматам, где ценится умение глубоко и тщательно обдумывать ситуацию и рассчитывать ходы вперед. А что касается блица — он, видимо, лучше подходит оперативникам…

— Проиграл? — с улыбкой встретил следователя Олег Львович.

— Еще бабка надвое сказала. Отложили…

— Думаю, о-очень надолго, — протянул Вербиков. Чикуров понял: снова дорога, разлука с Андрюшкой — сыном…

— Куда? — с кислым видом спросил он, устраиваясь напротив начальника следственной части.

— Зря хмуришься, — покачал головой тот. — Не командировка — мечта! Южноморск…

— Спасибо за заботу, — не скрывая иронии, проговорил Чикуров.

Его бы сейчас не обрадовала поездка и на Гавайские острова…

— Понимаешь, — уже серьезно продолжил Вербиков, — областная прокуратура возбудила дело против тамошнего начальника городского ОБХСС. Майора…

— Майора? — хмыкнул Игорь Андреевич. — Что, сами не могут справиться?

— Тут, видишь ли, такая штука: наше руководство забомбардировали со всех сторон звонками. Будто этот Киреев, ну, майор, безгрешен, как ангел, следователь необъективен, а прокурор области — он на своем посту без году неделя — попал под влияние следователя. Словом, проявил беспринципность. Мы подумали и решили бросить тебя, чтобы отогрелся после архангельского дела. — Олег Львович снова перешел на шутливый тон. — Радуйся, брат, едешь в самый шикарный сезон, бархатный!