В противоположность обычному своему облику, на этот раз он нарядился в охотничью рубашку из выделанной оленьей кожи, украшенную разноцветными бусинами и туго подпоясанную вампумом,за который был заткнут блестящий охотничий нож. На голове у него красовалась шапка из шкуры енота, пушистый хвост свешивался набок и ложился на воротник рубашки. Ноги его были затянуты в штаны из кожи, подвязанные у колен оленьими жилами; мокасины на его стопах были вырезаны из шкуры бизона и украшены на индейский манер иглами дикобраза. В одной руке отважный муж держал великолепное ружье из Кентукки, до блеска начищенный приклад был отделан серебряной вязью. Патронташ и рог с порохом, подвешенные на ремнях, крест-накрест перетягивавших мускулистую грудь, довершали сей необычный облик.

Осмотр его живописного костюма занял с минуту, а покоритель Запада тем временем с выражением величайшего недоумения взирал на нас. Наконец, он раздумчиво покачал головой и изрек:

— Стою вот, смотрю на вас, и хоть режь, не пойму нипочем.

— Что конкретно вы подразумеваете?

— Подразумеваю я, — подхватил он, — с какой стати вы с миз Виргинни вырядились в ночные рубашки?

Дабы рассеять это невежественное заблуждение, я пустился в краткое, но во всех основных аспектах исчерпывающее изложение классического мифа, живыми симулякрамиглавных героев коего были мы с сестрицей.

— А судя по вашему костюму, полковник Крокетт, — заключил я, — нынешний бал вы посетите в роли типичного охотника из прерий.

— Типичного, лопни мои глаза! — презрительно вскричал он. — Перед вами самый свирепый отпрыск дикой кошки, какие бывали на свете, — единственный и неповторимый Царь Дикого Запада — железная челюсть, бронзовая оправа, медное брюхо!

Эта звучная декларация вызвала восторженные аплодисменты Матушки, вошедшей в комнату следом за нашим гостем и стоявшей прямо у него за спиной.

— А теперь — выходим на тропу войны, По! — призвал Крокетт. — Вы тут не единственный, кто пригласил славную девчонку на веселье. Меня тоже на улице ждут, и у нее небось уже мураши побежали.

Пожелав доброй ночи Матушке — она проводила нас до двери и по-матерински обняла и меня и сестрицу, — мы все трое вышли на улицу. Вместо привычной коляски нас ожидало изящное ландо, которое мистер Поттер, любезный хозяин Крокетта, передал в его распоряжение ради такого случая. На козлах восседал кучер в ливрее, а юная дама располагалась на заднем сиденье. Она нарядилась в затейливый костюм турецкой султанши,и нижнюю часть ее лица прикрывали складки полупрозрачной вуали. Тем не менее я без труда угадал в ней ту несколько дерзкую особу, которая после жестокого сражения полковника с Нойендорфом отважилась познакомиться с героем. Припоминается, звали ее Муллени.

Мои предположения относительно личности этой дамы подтвердились, едва Крокетт представил ее по имени. Мы с сестрицей поднялись в коляску, причем мисс Муллени взирала на нас с нескрываемым изумлением. Прежде чем я успел просветить ее насчет наших облачений, Крокетт перебил меня:

— Они изображают Пигмалиона и его девушку.

— Боюсь, я с ними не знакома, — приветливо отвечала мисс Муллени как раз в тот момент, когда мы усаживались напротив нее.

— В таком разе, — сказал первопроходец, занимая сиденье рядом со своей дамой, — я просвещу вас на этот счет, не успеет дохлая овца хвостом махнуть.

И, обхватив рукой обнаженное белое плечо этой колоритно ряженной особы, полковник пустился в подробный, хотя и несколько путаный пересказ увлекательного мифа, а кучер погнал ландо по Эмити-стрит и далее, к особняку миссис Никодемус и ее знаменитому балу-маскараду.

Доставив нас по назначению, ландо остановилось в конце длинного ряда экипажей, каждый из которых, подъехав к парадному крыльцу, извергал из себя компанию пестро, а порой и безвкусно одетых людей, без промедления скрывавшихся за широко распахнутыми дверьми особняка. Настала и наша очередь сойти на твердую землю. Спустившись с подножки ландо, мы присоединились к потоку болтающих, бурлящих весельем гостей и прошли по множеству прихотливо извивающихся коридоров, пока не попали в просторнейший, богатейше обставленный и ослепительно освещенный бальный зал.

Это великолепное помещение включало в себя абсолютно все, что может придать шикподобному празднеству. Дюжины пышных букетов составляли экзотический декорзала, чьи золоченые стены, мраморные полы, тяжелые расшитые гобелены казались искусным барельефом на фоне сотен подсвечников, в каждом из которых горел факел. К одной стене был придвинут массивный стол с таким изобилием деликатесов, что выражение «стол ломится от яств» не показалось бы гиперболой. На каждом блюде — высокие горы мяса и дичи всех сортов, ветчина, индейка, оленина, телятина, куропатка, курица, тетерев, дикая утка, — а рядом тарелки с устрицами, сельдью, осьминогами, крабами, форелью — чаши с вишней, сливами и всеми видами экзотических фруктов — корзины, доверху наполненные хлебом, бисквитами, рулетами — бесчисленные бутылки кларета, мадеры, шампанского — невероятных размеров керамический сосуд с ромовым пуншем — легионыпирожных, кексов, тортов и других сладостей, столь привлекательных, столь аппетитных, что одного вида этой соблазнительной скатерти-самобранки оказалось достаточно, чтобы привести в неконтролируемое волей возбуждение мои органы слюноотделения.

Воздух в бальной зале был пропитан ароматами множества цветочных букетов и наполнен достаточно мелодичными звуками, кои элегантно одетые музыканты извлекали из своих инструментов, и под их энергичный ритм многие гости уже пустились танцевать веселую кадриль. Куда ни глянь, глаза слепил блеск — богатство красок — изобретательность и новизна костюмов. Тут и богато одетые вельможи, и злые разбойники, нарядные эльзасские крестьяночки в сопровождении ухмыляющихся арлекинов, парижские мадемуазели, оживленно беседующие с достойными монахами, — молочницы с короткими косичками, а подле них — усатые пираты. Вон шотландская девица проскользнула мимо об руку с веселым моряком; вон дебелый, раскрашенный вождь краснокожих повел в танце аристократку из Триполи. Меланхолический Гамлет, принц датский, о чем-то спорит с Гаем Юлием Цезарем; Торквемада [45] мирно болтает и смеется с Генрихом VIII. Там и сям мелькали очаровательные костюмы полячек и итальянок — первый состоял из ярких атласных юбок, отделанных горностаем, с тяжелой пышной бахромой, а второй был из вишневого атласа, щедро расшитого золотым позументом, бантиками и кисточками.