Вчера видел очень интересный фильм, интересный не столько сюжетом, сколько своеобразной постановкой, «Ангел блаженной смерти»… Если бы не знал, что у тебя мало времени, то посоветовал бы посмотреть. Впрочем, советую. Вы, студенты, народ изворотливый, по себе знаю, как сам, когда сдавал экзамены, абсолютно к ним не готовился, ибо свято верил, что дни, отпущенные на подготовку, все равно ничего не прибавят к моим знаниям. А потому даже старался не прикасаться к учебникам.

Правда, прикасаться приходилось. Мама моя настоятельно требовала, чтобы я был умницей, таким прилежным, «как в первом классе», и чаще бы — даже не чаще, а все время — занимался. Но летние дни были слишком прекрасны, чтобы тратить их на «пустяки», и я прикасался к учебникам только для отвода глаз…»

Для отвода глаз… Помню, ты сидел у стола. Раскрытая книга перед тобой. Но не читал, а, положив на колено лист картона, увлеченно рисовал «рожи» (любимое занятие в минуты раздумий).

Я спросил:

— Ну, как, Саня, страшновато перед экзаменами?

— Да не так чтобы слишком, — ответил ты, отрабатывая карандашом профиль очередной «рожи».

— Но ты что-то не слишком спешишь с повторением.

— Это точно.

— А если не успеешь?

— Разве это не смешно! Понимаешь, папа, все это здесь, — и постучал себя кончиком карандаша по лбу. — Намертво.

— Однако учебник раскрыл…

— Чтобы маму не волновать. Я вообще не понимаю, что за учеба, если потом ночами надо вколачивать учебник в собственные мозги. Прости, не зубрил и не стану. Вспомни-ка, сам ведь говорил, что все высшие ценности жизни начинаются с умения думать. Не забыл?.. А за экзамены не беспокойся.

Нет, не обманывал ты Татьянку, когда писал, что прикасался к учебникам только для отвода глаз. И дальше — тоже правда:

«…Книжки под мышки — и вперед. Куда? Куда глаза глядят. Чаще всего наша святая троица — Толька, Валерка и я — пропадала на пляже. Маме я, разумеется, говорил, что иду изучать науки на свежем воздухе. Мама не знала, конечно, что я, сидя на противоположном берегу Камы, прямо напротив нашего дома, самым наглым образом валял дурака. В самом деле, великим грехом было бы заниматься вопросами строительства в такие чудесные дни.

Помню, как перед днем сдачи экономики мы поехали рыбачить на Бабку, и в тот день я упустил прекраснейшую возможность избавиться от предстоящих экзаменов, вместо которых мог осчастливить техникум своими похоронами.

Дело было так. Толька, сидя на небольшом островке, очень страдал оттого, что некуда девать пойманную рыбу. И я, видя его страдания, решил доставить ему ведерко, мне абсолютно ненужное. Надо было переплыть неширокую, но глубокую протоку, и я поплыл. Но сдуру не догадался перевернуть ведро вверх дном, оно не замедлило напомнить мне о моей дурости, наполнилось водичкой, и… я не успел даже сказать «буль-буль-буль»… Скромную уху пришлось варить в бидоне.

Извини, Татьянка, я опять не в меру предался воспоминаниям. Все, все. Кончаю.

Очень жду твоих писем. Твой Сашка».

«18 марта.

Ну вот видишь, хоть и опаздывают письма, но приходят. А ты волновалась зря. Очень обрадовало меня сегодняшнее твое письмо, пусть у тебя всегда будет такое настроение, будь оптимистом, смотри на жизнь глазами повелителя.

Знаешь, многих ребят удивляет, что я пишу тебе каждый день, они меня не понимают. Ну и пусть не понимают, это даже лучше, а я не могу спать спокойно, если не поговорю с тобой. Сейчас один из «непонимающих» заявил, что будет лечить меня от бессонницы. Не знаю, как он хотел меня лечить, может быть, собственным примером? Не выдержал и уснул, откинувшись на стуле, и вдобавок имеет наглость храпеть. Приходится изредка подходить к нему и нажимать на нос, чтобы избавиться от его «музыки».

…День прошел опять в кутерьме, но, несмотря на это, ухитрился посмотреть два фильма: «Стряпуха» и «Товарищ песня». От первого не в восторге, а второй, виденный уже дважды, опять заставляет о многом думать. Особенно последняя новелла — «Песня на рассвете». В самом деле, очень важно для того, чтобы жить полно и увлеченпо, уметь в самых простых и привычных вещах видеть необычное, прекрасное и не бояться быть романтиком…»

Ты упорно стараешься искать и видеть это прекрасное в самых обычных, самых простых вещах. Не потому ли в одном из журналов ты подчеркнул мысли, высказанные Леонидом Лиходеевым: «Романтика… это веселое чувство приподнятости над ординарным потребительским рефлексом… это обычное стремление к необычному. Это чувство начинается с простого умения… не думать о том, «что я буду с этого иметь»… Люди задыхаются без идеалов. Без идеалов они начинают хрюкать…»

И вот это твое умение — видеть; необычное в обыденном — дает мне силы думать о судьбе твоей без спазм в горле.

Я снова беру записную твою книжечку с надписью «Александру от сослуживцев». Снова открываю страницу, где записано это:

«Восход солнца в тумане над дорогой… В оранжевом диске, как в окне, проплывают силуэты машин, людей…»

Я знаю: то не просто увиденное, а пристальная и добрая приглядка к живому, умение рассмотреть человека, самую жизнь его в утреннем сиянии солнца — «в оранжевом диске, как в окне…»

Добрый и вечный символ: смотреть на мир через окно солнца.

И будто сам вижу сейчас все это, перед глазами стоит. Туман вижу над степной дорогой. И слегка размытый им с нижнего краешка огромный оранжевый солнечный диск. И силуэты… А среди них видится мне и твой. Бесконечно уходящий в солнце. В солнце твоего века — огромное, ясное и тревожное. Вот и твоему поколению настал черед защищать это солнце.

Но романтика — еще и ясный взгляд на все, что вокруг; это то, что помогает человеку быть простым и веселым, круто замешанным на природном чувстве юмора, каким наполнены твои письма к Татьянке.