Шрифт:
Медленно ночь в лесу наступила. Выплыл на небо месяц, словно одинокий рыбак на ладье серебряной. Засверкали вокруг него звезды — голубые и зеленоватые. Громче зашелестел камыш, отозвались кузнечики в густой траве…
И вдруг, словно бы изменил кто темные волны реки. Посветлели они от дивного сияния, которое широкой полосой сразу пало на воду со стороны прибрежного аира [19] .
Испугался Марцин, вскочил со своего ложа и, спрятавшись за ствол дуба, на реку глянул. Дыхание у него перехватило от удивления и восторга, когда увидел диво-дивное: явилась на реке птица невиданной красоты! Плыла она посреди волн одна, и от нее падало на лес и на воду невиданное и великолепное сияние…
19
Аир — (тюрк.) мнголетнее травянистое болотное растение из семейства ароидных: применяется в медицине и парфюмерии.
А был это златоголовый и златокрылый селезень! Плыл он медленно, изредка оглаживая клювом светящиеся перышки. Потом вышел на берег неподалеку от дуба, за которым Марцин прятался, и стал прохаживаться по песку у самой воды. Щипал он нежные побеги водяных растений да порой расправлял золотые крылья, словно бы хотел к небу взлететь. И при каждом его движении снопы розовых и золотых искр тьму ночную прорезали.
— Что за чудо! — шептал Марцин. — Что за красивая птица!..
О Золотом Селезне рассказывали старики в Пшесеке разные были и небылицы. Одни говорили, что стережет он золотой песок, который на дне силезских рек залегает, другие уверяли, что эта необыкновенная птица всегда бывает там, где под корнями деревьев или в глубокой воде некогда были укрыты бочки или сундуки с сокровищами. Но все на одном сходились: Золотой Селезень никому кривды не чинит, а порой даже помогает людям в беде ихней: к примеру путь плотовщикам указывает — плывет впереди посредине реки и светит им в темные, облачные ночи…
Бывало и так, что в засуху или где-то в безводной округе, после его появления начинал бить из-под земли чистый, кристальный ключ, либо принимался моросить дождь, которого мужики и ждать-то отчаялись, либо высохшее русло какого ни то ручья вдруг нежданно водой заполнялось.
Говорили люди, что встреча с такой волшебной птицей завсегда что-либо доброе сулит, поэтому считали подлым делом того Селезня криком всполошить или камнем в него швырять, но еще хуже было тем, кто того Селезня надумал ловить или стрелять в него из лука. Перепуганный Селезень немедля прочь улетал и навсегда забирал с собой радость и счастье того, кто в него стрелу пустил…
Ну, конечно, Марцин глазел на Селезня, затаив дыхание, и даже пошевелиться боялся, чтобы не вспугнуть дивную птицу. А Селезень на воду спустился и поплыл себе тихонько посреди реки, пока не скрылся в камышовых зарослях, что в излучине Бобра стеной стояли…
Когда вокруг парня снова ночная тьма легла, вышел он из укрытия и, к своему удивлению, веселей себя почувствовал. Улетели мысли печальные, сердце покоем наполнилось. Но сразу же охватила Марцина огромная усталость — лег хлопец на камышовое ложе, и тут же сморил его крепкий сон.
Разбудил парня ветер холодный, который принес с горы Сьлёнжи тучу дождевую. Поднялся он и с большой охотой искупался в Бобре.
В глубине бора дятлы равномерно постукивали, вроде бы своими ударами по стволам сосновым часы утренние отмеривали. Резво, не оглядываясь, зашагал Марцин снова на север по обрывистому берегу Бобра.
В те времена жил в Болеславце богатый и могущественный рыцарь. Было у него возле рыночной площади шесть домов, а за городом — шесть садов. На конюшнях же — множество лошадей, в амбарах — полно зерна, а в сундуках столько серебра, что каждый месяц приходилось ему два дня и две ночи подряд мерить их… шапкой! И всё для того лишь, чтобы посмотреть — не убывает ли у него денег?
Звали того рыцаря — Любина. Жил он в крепком дворце, из тиссового дерева срубленном, обед и ужин подносили ему на золотых блюдах. Ну и, как это часто бывает с такими большими богачами, был он необычайно хитрый и лукавый, как лиса.
— Ох, и скряга же, ох, и пройдоха он! — говорили люди, когда спесивый и гордый Любина ехал по городу на буланом коне, с которого до самой земли ниспадала зеленая попона, расшитая серебряными листьями.
Как и всякий другой человек, алчный на деньги, не доверял Любина никому: даже отца и мать подозревал — не зарятся ли они на богатство его? И днем, и вечером, и утром жадный рыцарь подглядывал за слугами своими — не слишком ли много едят они? Даже и так бывало, что украдкой проскользнет в хлев да поубавит корма у свиней — чтобы на дольше хватило им брюквы с отрубями и травяной сечкой!
— Корыстолюбец, жадюга, — отзывались о нем всякий раз, как только Любина появлялся в корчме или на ярмарке.
Хотя и одевался он завсегда богато — в бархатный плащ с красной бахромой и туфли с пряжками — все, кто был там, несмотря на его пышный вид, отворачивались от рыцаря. Известно ведь — никакая одежда, даже самая богатая и красивая, не прикроет мерзости человеческой!
А еще любил жадный рыцарь… подслушивать! Очень уж хотелось ему знать про всё — и что конюхи говорят, когда в его конюшнях работают, и что болтают сторожа у ворот… Этим он и вовсе не доверял: подозревал, что спят они ночью где ни то в укромном местечке, и вообще небрежно дом его стерегут.