Шрифт:
СССР увеличил территорию, «обеспечил большую безопасность для одной из своих столиц» [141] , но… заплатил за это потерей военного и политического престижа и толкнул в объятия Гитлера еще одного, возможно самого боеспособного и стойкого, союзника.
Что касается «блистательной военной победы», тут есть о чем поспорить. При этом не отрицаю героизм и непривередливость советского солдата, действительно сделавшего невозможное. Бросавшегося в лоб на прикрытые минными полями и проволочными заграждениями финские доты. Под перекрестным огнем. По метровому снегу. При сорокаградусном морозе. Проломившему в конце концов мощнейшую в мире систему укреплений. Ценой многих десятков тысяч жизней проломившему.
141
То, что советско-финляндская граница была отодвинута от Ленинграда за Выборг, конечно же, улучшило положение «колыбели революции». Но важно учесть и другое. Выступила бы Финляндия на стороне Германии, не случись Зимней войны, неизвестно. Возможно, да. Но вполне может быть, что предпочла бы остаться нейтральной. Однако вторжение произошло, и это обстоятельство сделало присоединение финнов к странам Оси едва ли не неизбежным. Началась Великая Отечественная война, финские дивизии на Карельском перешейке с легкостью отбросили наши войска до старой границы. А дальше не двинулись. Знаю немало людей, которые считают, что «виной» этому не только стойкость советских солдат, но и отсутствие у финнов настойчивости, их явное нежелание эту границу перейти. Севернее же, на территории Карело-Финской ССР, финская армия проявила куда большую активность.
Но из этого вовсе не следует, что Красная Армия проявила себя с лучшей стороны. Напротив, та цена, та кровь, которую пришлось пролить за полосу карельской земли, лишь подчеркивает всю нашу расхлябанность, все ошибки, допущенные командованием разных уровней, от обещавшего скорую легкую победу, расписавшегося в полной своей некомпетентности Ворошилова до растершихся старших лейтенантов, враз ставших командирами полков. Сказались результаты репрессий, доведшие вооруженные силы до катастрофического некомплекта командного состава.
Но все это следствия. А главная причина заложена была в сути правящего режима. В том, что стратегические решения принимались узкой группой людей, если не одним человеком. Ошибка в оценке способности финнов к войне привела к серьезной неудаче. А неверное представление о намерениях немцев летом 41-го — к катастрофе.
В. Суворов упускает из вида простую вещь. Это сейчас можно спокойно разобраться в ситуации. «Вспомнить» о природных и погодных условиях, словно предназначенных для успешной обороны. И оценить свершенное по достоинству. А тогда растерянные наблюдатели увидели и осознали лишь одно. Немцы при минимальных потерях покончили с Польшей. С той самой Польшей, которая дала Красной Армии столь жестокий отпор в 1920 году. И с легкостью захватили Норвегию [142] , отделенную от них морем, с сильнейшим в мире, враждебным им флотом. И не побоялись открыто бросить вызов англо-французам. И те, считавшиеся вплоть до падения Франции самыми сильными на континенте, так и не рискнули их одернуть…
142
Природные условия и военный потенциал Норвегии и Финляндии если и не идентичны, то вполне сопоставимы. Конечно, нельзя сбрасывать со счета тот факт, что финны имели мощнейшие укрепления и успели отмобилизовать армию. Но не неуклюжие ли попытки давления на Финляндию, допускавшиеся со стороны СССР в 1938 и 1939 годах, послужили толчком и для модернизации линии Маннергейма, и для мобилизации? Немцам же пришлось преодолевать водное пространство и распылять силы, выбрасывая немногочисленные десанты в разных точках растянутого вдоль меридиана побережья. Они, чувствуя за собой силу, не пытались навязать ввод своих войск и создание баз, будущих плацдармов агрессии. Они просто нападали. Гитлер не афишировал своих намерений и в апреле 1940 года. Дания и в особенности Норвегия были застигнуты им врасплох.
Кого волновал мороз за 35 градусов, и снеговой покров в человеческий рост, и болотистая местность, и мины… Результат, вне всякого сомнения, отрицательный результат, был налицо. Крошечная Финляндия нанесла напавшему на нее гиганту такие раны, что последнему пришлось, довольствуясь малым, отступить.
К тому же и «чисто военные» наши просчеты были налицо. Прежде всего речь идет о недооценке противника. Понятно, что инициатива исходила от Сталина, и приказ на вторжение обсуждению не подлежал. Понятно, в том, что все пройдет, «как в Польше», его убедил столь же далекий от стратегии, видимо, посчитавший, что более чем шестидесятикратное (!) превосходство в численности народонаселения уже само по себе гарантирует скорую безоговорочную победу, Ворошилов. Но… никто против этого не возражал [143] . Лишь Б. М. Шапошников «считал контрудар [144] по Финляндии далеко не простым делом и полагал, что он потребует не менее нескольких месяцев напряженной и трудной войны даже в случае, если крупные империалистические державы не ввяжутся прямо в столкновение» [145] .
143
Те командиры, которые могли прилюдно, даже и в мыслях, выразить сомнение в словах и компетенции Сталина, к концу осени 1939 года от армейских забот были далеки. Многие из них столь же далеки были и от забот иных.
144
Пусть читателя не смущает слово «контрудар». В 1984 году, когда увидело свет четвертое издание воспоминаний К. А. Мерецкова, правду о советско-финляндской войне, равно как и правду вообще, можно было говорить еще в меньшей степени, чем во времена хрущевской «оттепели». Во всяком случае, подвергнувшийся репрессии и чудом вырвавшийся из застенков НКВД маршал об этой «вехе» своей биографии предпочел умолчать.
145
Мерецков К. А. На службе народу, с. 175.
Ущербность плана военных действий очевидна. К. А. Мерецков, непосредственно занимающийся подготовкой войск, утверждает, что «имелись как будто бы и другие варианты [146] контрудара. Каждый из них Сталин не выносил на общее обсуждение в Главном военном совете, а рассматривал отдельно, с определенной группой лиц, почти всякий раз иных» [147] . О содержании этих планов можно только догадываться. Несомненно одно: Сталиным они были отвергнуты в том числе и потому, что, предполагая активное сопротивление со стороны финской армии, показались уверившемуся в обратном вождю слишком громоздкими. А нужно было, как ему представлялось, особо не мудрствуя, просто войти.
146
Тот факт, что командующего JIBO даже не сочли нужным проинформировать о «других вариантах», говорит о многом. И даже не столько о недооценке финнов, сколько о состоянии Красной Армии.
147
Мерецков К. А. На службе народу, с. 174.
9-я армия, от которой, как свидетельствует К. Симонов, «поначалу больше всего ждали» [148] , должна была просто продвинуться по «талии» на Каяни и Оулу, разрезав Финляндию пополам. 8-я армия — просто занять северо-западный берег Ладожского озера и выйти в тыл системы финских укреплений. Но финны в Карелии дали такой отпор, что об обходе линии Маннергейма с левого фланга вскоре пришлось забыть. Тогда, имея двукратное превосходство в живой силе и подавляющее в танках и артиллерии, стянув на фронт почти всю авиацию, не придумали ничего лучшего, чем ударить по ней в лоб. И тут выяснилось, что о подлинной мощи финских оборонительных укреплений руководство РККА имело, мягко говоря, поверхностное представление.
148
Симонов К. С/с. Т. 6, с. 37.
«Некоторые сотрудники нашей разведки, как это явствовало из присланных в ЛBO материалов, считали даже эту линию не чем иным, как пропагандой.
…Красной Армии пришлось буквально упереться в нее, чтобы понять, что она собой представляет» [149] .
Но… штурмовали. Обстреливали форты полковой артиллерией — снаряды «сорокапяточек» и 76,2-миллиметровых «полковушек» от полутораметрового железобетона отскакивали, как горох. А более мощная артиллерия появилась куда позже, когда войска «уперлись», и стало ясно, во что. Использовали «новейшие» танки «БТ-7» с десятимиллиметровой бортовой броней. Пропустив в пространство между дотами, финны с бортов их и расстреливали. О них речь еще впереди. И бросалась в яростные, но безуспешные атаки пехота. На проволоку, по минным полям. И гибла, гибла…
149
Мерецков К. А. На службе народу, с. 172, 178.
Пришлось остановиться и серьезно подготовиться. Ударили жесточайшие даже для этих широт морозы. Тут вскрылись все «особенности» тыловой службы. Теплое обмундирование доходить до фронта упорно не желало. В ноябре не озаботились, нацеленные высшим руководством на несколько дней боев. А когда бои затянулись, и прошел декабрь, и январь, и наступил февраль, все как-то не спешили проявить инициативу. И… воровали, конечно [150] .
О преступной недооценке противника и отсутствии предварительной рекогносцировки театра военных действий говорит и время, выбранное Сталиным для наступления. Худшего и придумать невозможно. Из всех двенадцати месяцев года Красной Армии были отведены именно три зимних? [151] . Сталин не думал, конечно, что сопротивление, такое сопротивление, будет оказано вообще, но тем, кто остался в снегах навсегда, разве от этого легче?
150
Не могу не отдать должное С. К. Тимошенко. Он, как мог, стремился навести порядок.
151
Повторюсь, немцы напасть на Данию и Норвегию в ноябре не решились. Лишь весной, в апреле, пошли их эсминцы и транспорты с десантом к норвежскому побережью и оккупировали страну быстро и почти без потерь.