— Ты? — Идвар резко отстранился, быстро протёр ладонью сонное лицо, глаза, буркнул недовольно:- Не люблю, когда на меня смотрят… на спящего…

— Почему? — мягко спросила, улыбаясь.

— Не люблю и всё… — он огляделся. — Как ты зашла, я не слышал?

Аэлла пожала плечами, мол, так получилось.

— Мне было жалко будить тебя, а вдруг тебе снится хороший сон… Я не хотела мешать тебе…

Идвар сел на постели по-турецки, посмотрел сверху, резким кивком отбросил волосы со лба.

— Давно ты здесь?

Она пожала плечами неопределённо.

— Я так и думала, что ты здесь, ждала, когда Эл заснёт, думаю, схожу, проверю…

Идвар улыбнулся одной половиной губ, все мысли его вдруг вернулись, все сомнения. Но он не мог заговорить о них, боялся её ответа.

— Не сиди на полу! Он холодный! Давно ли болела?

— Ещё болею… — она улыбнулась ему.

— Вставай! — он настойчиво нахмурился, и Аэлла поднялась, не пряча озорной улыбки, поперёк легла на кровати рядом с Идваром. Тот глядел на неё сверху и сбоку. Она была в одной бархатной накидке, а под ней — тонкая шерстяная рубашка до пят, войлочные тапочки она, брыкнув, сбросила на пол.

— Ты перебралась к себе?

— Эл беспокоится, я не хочу никаких подозрений.

— Как ты себя чувствуешь?

— Сегодня — лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня, — она улыбалась, следя за ним через ресницы.

— Если опять не застынешь, — добавил Мирон негромко.

— Ты мне не дашь… — до чего же она была по-детски милой, непосредственной.

“Любишь ли ты меня?.. Любишь ли?..”- мучился он вопросами. А она вдруг спросила:

— Письмо от короля не приходило?

У Идвара аж что-то внутри оборвалось — “нет!”, он медленно покачал головой, не сводя глаз с её лица. Почувствовал, как сами собой начали стискиваться кулаки, пальцы стали наливаться тяжестью. Она только для этого пришла, для этого и всё…

Он довольно грубовато положил на её колено тяжёлую ладонь, сжал пальцами, и в глазах Аэллы дрогнуло беспокойство, тревога, но она не попыталась даже помешать ему. Рука пошла вверх по бедру, замерла, вызывая у девушки выдох, она даже инстинктивно, по-женски, сомкнула бёдра.

Шепнула вдруг, не сводя глаз:

— Что ты делаешь, Идвар?

Но он уже навалился сверху, стискивая запястья рук её слева и справа от головы, протолкнул между ног острое колено. Она недоумённо глядела ему в глаза. Идвар, не дав опомниться, стал требовательно сухо целовать горячие губы, впиваясь пальцами в тонкую кожу запястий. Аэлла замотала головой, жмурясь от боли его поцелуев, чувствовала, как от сопротивления всем телом бархатная накидка поднимается вверх, цепляясь за одежду, тащит за собой и рубашку, открывая ноги.

Она зашептала возмущённо:

— Ты с ума сошёл! Идвар, мне больно… Я не хочу так… Не хочу!

Он замер, поглядел в её огромные серые глаза, наполненные страхом, спросил:

— Ты делаешь это, чтобы я не убил тебя по приказу отца?

Она нахмурилась, не понимая вопроса:

— Делаю — что?

— Ты стала моей любовницей, чтобы я не убил тебя, если отец прикажет?

Секунду она молчала, пока вопрос его доходил до сознания, потом громко ответила через зубы:

— Нет!

— Нет? — переспросил Мирон озадаченно. — Как, нет? А зачем, тогда? — он разжал пальцы, отпуская её запястья, отстранился на локте. И Аэлла постаралась выбраться из-под него, но это ей не удалось, приподнялась на обоих локтях.

— Потому что — дура, влюбилась, как маленькая, а теперь терплю… — “Влюбилась… влюбилась… влюбилась…”- стучало в его голове с каждым ударом сердца, он смотрел на неё во все глаза. — Я никого никогда не любила, у меня и мальчиков-то знакомых не было, отец следил… А тебя увидела… чужого… не такого, как все… Влюбилась… У вас там, конечно, всё по-другому… И нравы не те… Но ты не думай, что у нас все девушки такие, как я, доступные дуры… Нет, это я одна такая… Влюбилась в убийцу отца, и сама себе боюсь признаться… Меня все осудят, и наши, и ваши… И отец твой будет прав… Боже, о чём я говорю? — она рухнула на спину между своих локтей, отвернулась, пряча ставшие влажными глаза.

Идвар бросился целовать её, собирал эти слёзы губами, ликуя, ликуя в душе. Она любит, она его любит! Любит! Сердце готово было вырваться из груди, стучало в ушах, в каждом пальце с пульсом.

— Это я, я виноват… Прости меня… Подумал вдруг, что ты не любишь меня, что ты специально… Как я мог?.. Прости меня… Какой я дурак, как мог?.. Прости, прости… Милая… Любимая… Прости меня…

Чтобы загладить свою вину, чтобы выпросить прощение, был необычайно нежным и мягким с ней. Помог ей освободиться от одежды, разделся сам, чтобы чувствовать всё её тело, ласкал, ласкал её всю. Был неторопливым, аккуратным во всём, слушал её тело, угадывал её ощущения, думая в первую очередь только о ней. И добился того, чего хотел: она откинулась, запрокидывая голову, закрыла глаза, стискивая зубы, чтобы не закричать, и Идвар чувствовал, чувствовал каждое её движение, и сорвался сам, уже не думая ни о чём. Её взрыв не дал сдержаться ему, и он опять будет ругать себя потом…