Ибн-Сина загоготал:

— Ну и словечек ты от меня нахватался, Синдбад: "шмон", "рыжевьё"… Кстати, а в интимных местах у дикарок твои туареги не додумались поискать?

На этот раз заулыбался Синдбад.

— В первую очередь там и искали! Но впустую! Да и занятие это не из приятных. У дикарей хороши только юные самочки. Ну а после восемнадцати-двадцати, их женщины превращаются в омерзительных мегер, на которых без слез и не взглянешь.

— Мужики дикарские как выглядят? — поинтересовался учёный.

— Этих я могу тебе в точности обрисовать, потому как в то время по соседству от нас как раз обитало одно из сорока племён и я частенько наведывался к ним.

Так вот, мужская половина дикарей выглядела как одичавшие предчеловеки с берегов Северной Африки. Их спину, грудь и конечности покрывали густые волосы в виде мелких завитков, больше смахивающих на шерсть.

Рожи у них характерные, не то что бы обезьяньи, но и не вполне человечьи. Губы толстые, слюнявые, у некоторых вывернуты; носы — настоящие шнобили, нависают надо ртом толстым кронштейном, глаза лупастые, похотливые и хитрющие, коварные и жестокие…

— Если дикари такие лентяи, то как они кормятся? Где добывают себе пропитание?

— А они его и не добывают. Это ж какой труд, а он им нужен? Нет, тут дело обстоит иначе, и я бы даже сказал — интереснее. Так вот, невдалеке от тех мест раскинулась обширная низина — дно некогда ушедшего в песок моря. Она до краёв заполнена высохшими водорослями. Время и ветра перемололи их в порошок. Постоянные муссоны подхватывают его и разносят по пустыне…

Дикари и наловчились собирать этот порошок в чаши, что бы потом, залив водой, приготовить "болтушку", которую можно жрать всем прайдом. Но взрослые особи порошок не собирают, отряжают на это дело своих недоделанных детей, которые с неохотой, но подчиняются. Все племена называют порошок на своём варварском наречии то ли "манна", то ли "манка" — крупа значит — и свято верят, что им её регулярно подсыпает с неба их обезьяний божок.

— А что! Протёртые сухие водоросли — вполне питательная штука! — подтвердил Ибн-Сина, — Это ведь ни что иное, как хлорелла в чистом виде. Самая обезьянья жратва.

— А во что они верят? — спросил учёный.

— Мне кажется, что ни во что! Старый козёл Мо-Сей, их вожак, постоянно вдалбливает им, что они — избранные! Якобы, их племена взял под опеку некий могучий Бог, сотворивший и небо, и звёзды и Землю.

— …И что, мол, сам вожак постоянно контактирует с Богом в речевом диапазоне? — решил уточнить насторожившийся Ибн-Сина.

— Ну да!

— Кажется, всё это мне ужасно знакомо…

— Да?! Нет, но какой индюк, этот патриарх Мо-Сей! Представляешь, эта гнида приписывает своему занюханному племенному божку заслуги Аллаха, истинного творца тверди земной и небесной… Ну не урод ли?!

— Подонок ещё тот! — согласился учёный, — Но как на его проповеди реагирует паства? Верит ли своему пророку?

— Отнюдь! Предчеловеки предпочитают поклоняться своему древнему идолу, который выглядит как заморённый ослёнок. Этот козлоногий мутант отлит из олова, но дикари упорно утверждают, что этот истукан — "золотой телец" и повсюду таскают его за собой, смущая жадных до золота туарегов.

Однажды вожак дикарей перебрал самогонки из навоза туарегских верблюдов, и по пьяни продал истуканчика купцам из проходившего мимо каравана за курдюк вина. В тот же вечер, объявив племени, что поднимается на гору Афон для очередной приватной беседы с Богом, действительно поднялся на вершину, прихватив курдюк, закусь и трёх молодок в услужение.

Я был всему свидетель. Соплеменники долго ждали возвращения своего вожака. Но не дождались, терпение у них лопнуло и они, не желая молиться "новому богу", украли у туарегов оловянные тарелки и переплавили их в ещё одного козлоногого идола, отдалённо напоминающего того, первого, и стали ему молиться.

Когда через месяц опухший от беспробудного пьянства и разврата вожак Мо-Сей, поддерживаемый под руки женщинами, спустился с горы и увидел, кому молится паства, его чуть удар не хватил!

— Хочешь верь, Синдбад, хочешь нет, но похожие истории я читал раньше в одном талмуде… Правда в другом, не этом мире… Но довольно разговоров, друг! Смотри, лошади повели себя

как то странно…

— Наверное, почуяли воду?

— Точно! Вот и ручей!

Невдалеке от дороги на самом деле показался звенящий ручей,

который змеился по долине. Его берега покрывала буйная растительность. Лошади дружно заржали и потянулись к воде. Их можно было понять: долгие недели их поили затхлой водой из бочек…

Синдбад остановился и, подняв руку, громко крикнул:

— Привал! Возчикам — напоить лошадей, слугам — пополнить наши запасы свежей водой!

— И самим не мешало бы подзаправиться! — добавил учёный, спешиваясь с седла.

Пока слуги торопливо готовили нечто среднее между поздним завтраком и ранним обедом, матросы распрягли лошадей, напоили их и пустили пастись поблизости. Телохранители на колесницах окру жили лагерь с четырёх сторон и зорко обозревали окрестности с оружием в руках. Чуть позже, когда весь отряд насытился, их сменили матросы и они тоже перекусили.