— Считаешь, что у меня навязчивая идея?

— Нет, — соврал Паско. — По правде говоря, я думаю, что вы и сами уже начинаете склоняться к этой мысли. Как сказал мистер Теккерей, вы не согласились бы играть в мистериях мисс Чанг вместе со Свайном, если бы продолжали считать его преступником. Ведь так?

— Может быть, — признался Дэлзиел. — Я не уверен, вот в чем штука. Все, похоже, знают об обстоятельствах этого дела больше меня, и я плетусь в хвосте событий. Такое впечатление, что среди нас завелся доносчик!

«О Господи», — подумал Паско, терзаясь мыслью о своем и Элли неблаговидном участии в том, чтобы отдать Дэлзиела на съедение Чанг. Но в еще большее смятение привел Паско вид его известного своей неуязвимостью шефа, который был весь в сомнениях и в полном замешательстве.

Словно догадавшись о сочувствии Паско, Дэлзиел постарался самоуверенно улыбнуться и сказал:

— Но о чем мне тревожиться? Я же буду Всемогущим Богом, мать его, и, Богом клянусь, в любом случае отправлю Свайна в преисподнюю, да так, что старина Иден сразу из своих грязных штанов выскочит!

Как крик о помощи, это вполне сгодилось бы. Но видно, Дэлзиел не совсем хорошо понял свою роль. Не Бог, а падшие ангелы взывали о помощи. И их вопли устремлялись в небеса, но никогда не достигали слуха Всемогущего Бога, мать его, восседающего на своем хрустальном троне.

Вероятно, великая тайна обаяния Денниса Сеймура заключалась в том, что он никогда не пытался работать над его совершенствованием. Его очарование было даровано ему природой, а не взращено им самим, поэтому вознаграждение оказывалось для него скорее сюрпризом, чем завоеванной в борьбе победой.

Вручив себя прекрасной Бернадетте, он действительно не хотел, чтобы судьба сводила его с другими женщинами. И, хотя он вовсе не искал их расположения, просто невероятно, к чему иногда могла привести душевность при допросе. Недавно какой-то доброжелатель из полиции намекнул Бернадетте, что ее женишок признан ударной сексуальной силой уголовно-следственного отдела. Это дорого обошлось Сеймуру, а потому, прежде чем войти в дверь к Памеле Уотерсон, он напустил на себя самую ледяную официальность, на какую только был способен.

Сначала она повела себя так же, как и он, больше того, даже почти враждебно. Сеймур и не возражал бы, если бы она продолжала в том же духе, но не смог посочувствовать ей самым искренним образом, когда она сказала, что слишком устала, чтобы вынести продолжительный допрос, а она в свою очередь не могла не отозваться на его неподдельное сочувствие. И уже через пятнадцать минут они сидели рядышком на софе, пили кофе и наперебой рассказывали случаи из своей ужасной служебной практики.

— Но мое самолюбие питает то, что я могу быть сама собой, — сказала она в завершение череды сетований на свою профессию.

— Что?

— Я хочу сказать, что у меня нет никакой необходимости тянуть эту лямку. Работы выше головы, людей не хватает, платят мало, оборудование паршивое, и всякий раз, когда я безропотно тащу свой воз, мне говорят, что я ангел, а стоит мне чуть-чуть пожаловаться на усталость, мне тут же говорят, что я эгоистка и дерьмо. Я все это могу завтра же бросить и уйти в частный сектор, и у меня тогда будет все, что я пожелаю. Или уехать за границу. И тогда у меня будет вдвое больше, чем мне нужно. Но я не сделаю этого, не могу этого сделать, потому что тогда я перестану быть самой собой. Глупо, правда? Как будто сидишь в тюремной камере и оттуда есть только два выхода: через дверь или через окно, под которым тысяча футов до голых камней. Вот так сидишь и знаешь, что никогда-никогда не воспользуешься этой удобной дверью на свободу.

— Вы в этом уверены? — спросил Сеймур.

— Конечно, уверена! Я же только что это все вам рассказала! — сердито ответила она.

— Нет, я хотел сказать, что обычно бывает не два выхода, а больше.

— Правда? Тогда назовите мне еще два, — с вызовом бросила она.

— Хорошо, — улыбнулся Сеймур. — Что случится, если вы запустите полной уткой в министра здравоохранения?

— Меня уволят.

— Ну вот, один способ есть. А что будет, если вы забеременеете?

— В таком случае все подумают на беднягу Святого Духа, — грустно проговорила она.

— На кого бы ни подумали, это второй способ. Вы хотите иметь семью, милая?

— Когда я вышла замуж, мне казалось, что это так естественно. Дело в том, что я католичка. Может, и не добрая, но католичка. А он мыслил совсем по-другому. Я просто поплыла по течению тогда. Хотя нет, неправда. Я повела себя так, потому что тогда мне именно этого и хотелось. Теперь я бы… но все, поздно.

— Между вами все кончено окончательно и бесповоротно? — спросил Сеймур. — Вы будете разводиться?

Она покачала головой.