1929.— Избран действительным членом Лондонского королевского общества (Британская академия наук). Почти одновременно Академия наук СССР избирает П. Л. Капицу своим членом-корреспондентом.

1930.— Назначен профессором-исследователем Королевского общества и директором Мондовской лаборатории при Кембриджском университете.

3 февраля 1933 года состоялось торжественное открытие Мондовской лаборатории. Средства на строительство и оборудование этой лаборатории были выделены Королевским обществом. Она создавалась специально для работ П. Л. Капицы в области сильных магнитных полей и низких температур.

На торжественной церемонии эту лабораторию от имени Кембриджского университета «принял» канцлер университета известный государственный деятель Великобритании Стэнли Болдуин (премьер-министр страны в 1923 г., с 1924 по 1929 г. и с 1935 по 1937 г.). В своей речи он сказал: «Это событие чрезвычайной важности. В наше время положение страны зависит не только от ее вооруженных сил и развития ее промышленности, но и от завоеваний ее науки. Мы счастливы, что у нас директором лаборатории работает профессор Капица, так блестяще сочетающий в своем лице и физика, и инженера. Открытие этой лаборатории является предзнаменованием того, что Англия сможет снова занять ранее принадлежавшую ей ведущую роль в этой важнейшей области научных исследований».

О торжественном открытии Мондовской лаборатории сообщили газеты Великобритании и ее доминионов. Научные обозреватели «Таймс» и «Манчестер гардиан» подробно рассказали об этой церемонии, сопроводив свои репортажи фотографиями. Советским читателям об этом событии рассказал журнал «Огонек», откуда мы и взяли приведенную выше цитату из речи Болдуина.

Работая в Англии, Капица постоянно был связан с Родиной. По-видимому, не будет преувеличением сказать, что все эти годы он фактически исполнял обязанности советского научного полпреда на Западе. Немало ленинградских и московских молодых ученых благодаря его ходатайствам получили стипендию Рокфеллеровского фонда и смогли пройти стажировку в ведущих научных центрах Западной Европы. Кавендишская лаборатория была открыта для советских физиков, и в этой лучшей в те годы физической лаборатории мира продолжительное время работали 10. Б. Харитон, К. Д. Синельников, А. И. Лениунский... Среди первых книг «Интернациональной серии монографий по физике» издательства Оксфордского университета, основанной П. Л. Капицей и Р. Фаулером,— монографии Я. И. Френкеля, Г. А. Гамова и Н. Н. Семенова.

О работе своей в Кавендишской лаборатории, о своем учителе Резерфорде, об успехах своих и неудачах Капица пишет матери в Ленинград. Письма эти полны живых и ярких подробностей академической и университетской жизни тех лет, и историки науки долго еще будут находить в этой переписке очень важный и интересный для себя материал. Но одно обстоятельство, несомненно, поставит их в тупик — с середины 1927 года письма П. Л. Капицы к матери становятся все менее и менее интересными, все более и более «житейски-бытовыми», то есть такими, какими и бывают обычно письма, которые любящие взрослые сыновья пишут своим родителям...

Дело в том, что весной 1927 года Капица познакомился в Париже с дочерью академика А. Н. Крылова от первого брака — Анной Алексеевной, и они вскоре поженились. Теперь у Капицы появился в Кембридже родной и близкий человек, с которым можно было поделиться своими мыслями и заботами, своими радостями и сомнениями. Выговориться, одним словом.

Вот почему так потускнели вдруг письма, которые он писал матери в последние свои «английские» годы...

В августе 1934 года, по примеру прошлых лет, Капица отправился на родину, чтобы повидать близких и друзей и посетить Украинский физико-технический институт в Харькове, консультантом которого он был с 1929 года... Капицы на автомобиле пересекли Норвегию и Финляндию и в начале сентября приехали в Ленинград, где вскоре состоялся международный конгресс, посвященный 100-летию со дня рождения Д. 11. Менделеева. Капица принял участие в этом конгрессе… А в конце сентября Петру Леонидовичу официально сообщили, что вернуться в Англию он не сможет.

Он остается в Ленинграде, у своей матери, Анна Алексеевна возвращается в Англию, к детям, к малолетним сыновьям Сергею и Андрею. Три дня спустя после ее отъезда уходит в Кембридж из Ленинграда первое письмо нового большого цикла писем Капицы — письмо № 1. (Все свои письма Петр Леонидович и Анна Алексеевна нумеровали. За полтора года разлуки с женой он отправил в Кембридж 132 письма. Много лет спустя они были перепечатаны на пишущей машинке. 562 страницы составили письма Петра Леонидовича жене в Кембридж.)

В Англии, в недосягаемом теперь Кембридже созданная Капицей лаборатория, его ученики, сотрудники, любимый его учитель и друг Резерфорд, но которому он очень скучает. «Думаю о Крокодиле тоже,— пишет он жене 14 октября 1934 года.— Скажи ему, что я теперь чувствую, что он для меня был как отец родной, и надеюсь, он хоть немножечко любит меня, как я его...» В Кембридже семья Капицы.

В своих первых письмах жене Петр Леонидович просит ее передать своим помощникам в лаборатории разные деловые указания — то-то сделать, тому-то написать и т. д. Затем подобные указания из писем исчезают — он понимает, что вернуться в Кембридж уже не сможет.

Письма, которые Петр Леонидович писал жене в 1935 году, читать тяжело. Этот год был, по-видимому, самым трудным в его жизни. Порой даже кажется, что он был на грани нервного заболевания. Больше всего Капица страдает из-за того, что не может «копошиться в своей лаборатории». В апреле 1934 года разработанный им и построенный под его руководством в Мондовской лаборатории гелиевый ожижитель дал первые литры жидкого гелия, и Петр Леонидович наметил серию экспериментов, к которым он собирался приступить осенью того же года, сразу после возвращения из Советского Союза... «Ты мне присылаешь Nature, который приходит регулярно,— пишет Петр Леонидович Анне Алексеевне 21 мая 1935 года.— Те статьи, которые касаются моих работ, я не могу читать, а то впадаю в полусумасшедшее состояние. Ты знаешь, мне понятно состояние тех наркоманов, которых насильно оставляют без гашиша. Я понимаю, что люди могут сойти с ума, но я никогда не думал, что до такого полуисступленного состояния я мог бы быть доведен сам, будучи оставлен без моей научной работы...»