Я сам ничего об этом не знаю, но Вы, наверное, знаете об этом все и готовы помочь еврейским профессорам. Может быть, эта информация Вам пригодится [6] .

С Поляни я встречался лишь случайно, но Росбауд — мой друг. Вот почему, по-видимому, он и написал мне.

С самым теплым приветом и наилучшими пожеланиями.

Искренне Ваш П. Капица

Дорогой Бор,

Дирак по Вашей просьбе только что рассказал мне о трудностях с Гамовым. Мне кажется, что для любого человека лучше всего работать в той стране и в тех условиях, которые нравятся ему больше всего. Вот почему я думаю, что если бы Гамову удалось найти место, то для него лучше всего было бы работать за границей. Особенно потому, что сейчас в России делается мало экспериментальной или теоретической работы по ядру, и способности Гамова были бы значительно лучше использованы за рубежом. Да и характер у Гамова такой, что успешнее всего он работает тогда, когда у него есть широкий круг общения.

Невозвращение Гамова в Россию чрезвычайно затруднит получение разрешений на выезд для тех молодых русских физиков, которые хотели бы учиться за границей. Это представляется мне основным доводом против подобного шага. Сейчас примерно десять молодых физиков хотели бы выехать за границу, и этот вопрос рассматривается в настоящее время. Но если Гамов останется в Европе без разрешения русского правительства, это очень им повредит.

На мой взгляд, выйти из этого затруднительного положения можно только одним способом — на пребывание Гамова в Европе надо получить разрешение в России. А чтобы добиться этого, надо, чтобы Гамов получил служебный отпуск хотя бы на год. На второй год получить разрешение будет легче. И так действовать до тех пор, пока его отсутствие не станет походить на хроническое заболевание, к которому уже привыкли! Думаю, что и для самого Гамова подобное решение было бы наилучшим — из-за его переменчивого характера: через год или два он может передумать, жена его может затосковать по родине, поскольку это ее первая поездка за границу. А так мосты не будут им сожжены.

Мне кажется, что добиться такого отпуска можно было бы через Иоффе. Я убежден, что Иоффе достаточно влиятелен, чтобы устроить это, если найти к нему правильный подход. Если бы Вы, например, обратились к Иоффе, я убежден, что он сделал бы все воз-можное, чтобы пойти навстречу Вашим пожеланиям, Можно было бы позвонить ему из Копенгагена. Я ужо звонил из Кембриджа в Ленинград и нашел этот способ вполне удовлетворительным. <...>

Дирак мне сказал, что, может быть, Вы сами поедете в Россию. Тогда Вы могли бы обсудить этот вопрос с Иоффе со всей откровенностью.

Грустно все-таки очень, что такая сейчас политическая обстановка, что страна, претендующая на то, что является самой интернациональной в мире, ставит на деле своих граждан в такое положение, что им очень, трудно посещать другие страны. Я сожалею, что так сейчас сложились условия, но я рад, что могу сказать, что они быстро меняются к лучшему.

Самый теплый привет от меня Вам и г-же Бор.

Искрение Ваш П. Капица

Дорогой Дорфман,

Получил Ваше второе письмо с просьбой сообщить, сможет ли Кикоин приехать сюда, чтобы поработать у нас. Я бы с удовольствием, конечно, принял его, но здесь есть некоторые трудности. У нас есть правило в пашей лаборатории, что мы принимаем иностранцев но менее чем на год — чтобы они могли сделать работу, представляющую для нас действительную ценность, и не нарушали своим временным пребыванием работу лаборатории. Вторая трудность заключается в том, что я уже обещал взять Шальникова, а принять в одно и то же время более одного русского я не могу, поскольку я получил уже заявления от физиков из Франции. Бельгии, Америки, Швейцарии и других стран. Принять я могу лишь очень ограниченное число, поэтому больше одного человека от страны я взять не могу.

Одно могу Вам посоветовать: напишите Шальникову и выясните у него, действительно ли он приедет. Этой осенью я надеюсь быть в России, если поездка моя будет устроена, и тогда мы сможем лично обсудить это цело и прийти к какому-то решению. В ожидании встречи с Вами.

Искренне Ваш П. Капица

...Пишу тебе на третий день [после] твоего отъезда вместо того, чтобы писать на второй [7] . Хотел вчера написать, но зашел Лейпуиский, а потом Леня утащил меня в цирк. Ну, теперь начну повесть о себе, хотя за эти дни ничего интересного не произошло. <...> После твоего отъезда отправил телеграмму Автомобильной ассоциации насчет страховки машины, а потом пришел домой и хандрил здорово. На следующее утро, 3-го, пошел сразу гулять с утра, дошел до Стрелки. Утром также звонил Николай Николаевич [Семенов], он только что приехал из Москвы. он пришел ко мне в 5 и сидел часа полтора. <...> Потом он завез меня к твоему отцу [8] на Васильевский остров, и я с ним сидел вечер. <...> 4-го я начал день с прогулки в Ботанический сад. Ходил смотреть оранжереи, водил какой-то старичок, который очень хорошо давал объяснения. Потом, после завтрака, начал заниматься. Купил книгу Павлова об условных рефлексах и ими занимаюсь теперь.

...Настроение у меня куда лучше, хотя и меланхолическое. Но есть даже какое-то чувство счастья. Дело в том, что я, безусловно, устал за последние месяцы в Кембридже, налаживая гелиевые опыты, а потом поездка по Скандинавии и все прочее, и теперь этот вынужденный отдых мне приятен. <...>

Зам. Председателя

СНК СССР В. И. Межлауку