Шрифт:
Я хочу, чтобы государство стало серьезно в себе сомневаться. Я хочу, чтобы полиция перерегистрировалась в акционерное общество и обанкротилась вместе с биржей. Я хочу, чтобы церковь раскололась надвое и оказалась по обе стороны баррикады.
Вот оно тебе – мое признание!
Ты понял теперь, как это происходило?
До ареста и последовавшего вскоре заключения в эту больницу с диагнозом невменяемости при совершении преступления я дни напролет составлял воззвания против англосаксонского империализма, вставлял в бомбы часовые механизмы, в общем, все шло по обычной программе подрывной деятельности. Мне недоставало твоих поцелуев, но отвлекать тебя от дела я не мог, тебе надо было готовиться к путешествию, в которое я направил тебя именно потому, что не мог туда отправиться сам.
Но ночью! Ночь будто масла в огонь подливала моим самым несбыточным грезам.
Англичане сделали с нами то, что мы сделали с индейцами, а американцы сделали с англичанами то, что англичане сделали с нами. Я всем за всех хотел отомстить. Мне мерещились горящие города, проекторы, крутившие ленту фильма в пустоту без экрана. Я видел кукурузные поля, объятые пламенем. Я видел иезуитов, которых постигла кара. Я видел, как сквозь крыши длинных домов прорастают деревья. Я видел, как убивает робкая лань, с которой содрали шкуру. Я видел наказанных индейцев. Я видел, как хаос пожирает позолоченную крышу парламента. Я видел, как вода разъедает копыта зверей у водопоя. Я видел залитые мочой костры ритуальных торжеств, заправочные станции, целиком уходящие под землю, магистрали дорог, засасываемые диким болотом.
Тогда мы были с тобой очень близки, дружок. Тогда я шел по твоим стопам.
Пожми же мне руку мою духовную и не забывай меня. Тебя нежно любил человек, для которого сердце твое было раскрытой книгой, тени твоих грез становились моим прибежищем. Вспоминай иногда, как нам вместе бывало хорошо.
Я обещал тебе письмо, полное радости, помнишь?
Мне хочется снять с тебя тяжкую ношу последнего бремени – бесполезной истории, груз которой приводит тебя в смущение, доставляет тебе такие страдания. Мужчины твоего склада обычно всю жизнь остаются примерно на том же уровне, на котором были при крещении.
Жизнь предначертала мне быть человеком действия – я беру на себя ответственность. Тебе не надо больше лезть в это дерьмо. Не надо тебе вникать в обстоятельства смерти Катерины Текаквиты и ломать себе голову, размышляя о случившихся после этого чудесах, описанных в хрониках. Читай об этом не напрягаясь, расслабленно, как будто следишь за полетом мухи или комара.
Желаю тебе распрощаться с запорами и одиночеством.
Чудо, которого все мы ждем, само ждет момент, когда рухнет парламент, и дом архивов будет уже не дом, и славы отрава покинет отцовский регламент.
Ни награды, ни угрозы не заставят отщепенцев
Совершить свое паломничество к страсти.
Но как ненужный хлыст у многих извращенцев
Лишь сломят плоть и разум подчинят традиции напасти.
Мне видится бесстрастный парнишка-сирота,
Витающий высоко в небесах.
Его не беспокоит его тела нагота, И нет порока имени в глазах.
Он сгорел внутри дотла, как в печке
передержанное тесто.
Холод, ветер, свет и темнота видят в нем теперь
свою невесту!
History is a Scabbie [67] Point [68]
История – это чесоточный кончик,
For putting Cash [69] to sleep
Чтобы налик укладывать спать.
Shooting up [70] the Peanut [71] Shit [72]
Укол дерьмовой хренотенью -
Of all we need to keep [73]
Вот все, что надо нам сохранять.
67
Scabbie – грязный, кишащий микробами, инфицированный, чреватый чесоткой или воспалением в местах уколов, заражением крови и гепатитом. Кроме того, может еще означать «тупой» или «ржавый».
68
Point – на жаргоне наркоманов так называют иглу для подкожных впрыскиваний (№ 12).
69
Cash – на блатном жаргоне означает совесть, сознание или любой тип болезненного сознания. Мне не приходилось слышать, чтобы этот термин употреблялся где-нибудь, кроме Монреаля и его окрестностей, где он в ходу главным образом на бульваре Сен-Лоран и в теперь закрытом Северо-восточном ресторане. Это слово в таком его значении популярно у блатных как французского, так и английского происхождения. Долгий период без употребления наркотиков, случайную встречу с родственником или бывшим приходским священником, беседу с социальным работником или разговор с собирателем джазовых мелодий называют «работа с наликом», или «un job de cash».
70
Shoot up – ввести наркотик в вену. Игла для инъекций прикрепляется к обыкновенной пипетке узким картонным «воротником».
71
Peanut – на жаргоне тех, кто питается экскрементами [ (kopros) – по-гречески это, конечно же, значит «фекалии». Но сравни с санскритским cakrtc, что значит «навоз». Представь себя, мой дорогой, ловцом жемчуга. До тебя доходит, какие невероятные глубины прошлого морскими саженями кроются в твоем невнятном бормотании? (phag-ein) – по-гречески «есть», «кушать». Но сравни это слово с санскритским bh'ajati – делить, принимать участие; bh'aksati – наслаждаться, потреблять; bh'agas – счастье, богатство. Сами слова, которыми ты пользуешься, – это тени океанского дна, куда никогда не доходит солнечный свет. И ни одно из них не станет уже никогда ни уроком, ни молитвой.], это слово применяется для обозначения всего поддельного или искусственного. Изначально означающее пренебрежение, оно иногда употребляется для выражения удивленной ласки, как, например: «Ну, малыш, ты даешь!», или еще точнее это передается французским выражением «Quelle cacahuиte!». Это выражение возникло среди ортодоксов, когда отколовшаяся от них группа «Marranos» в Онтарио начала использовать арахисовое масло в культовых ритуалах, стремясь добиться респектабельности и общественного признания. В словаре наркоманов это слово означает смесь наркотика с мукой, лактозой или хинином для увеличения его количества и рыночной цены.
72
Shit – изначально так называли героин и другие сильнодействующие наркотики, а теперь оно широко употребляется для названия любых наркотических средств, включая безвредную индийскую коноплю и безобидный аспирин. Следует отметить, что наркоманы, колющиеся героином, страдают хроническими запорами [Con-stipatum, латинское причастие прошедшего времени от глагола stipare – упаковывать, прессовать, набивать битком. Это слово происходит от того же корня, что и греческое (stiphos) – «плотно спрессованная груда». В наши дни в Афинах означает «густая толпа», пчелиный рой, стая. Это я, дружок, тебе руку помощи протягиваю, чтобы ты снова начал дышать, чтобы скоро при моей поддержке, у тебя прорезались замечательные серебристые жабры.] – наркотик ослабляет работу их кишечника.
73
То keep или to hold – «хранить», «держать» на жаргоне наркоманов может означать владение наркотиками скорее с целью продажи, чем для собственного употребления.
Последние четыре года жизни Текаквиты и происходившие после ее смерти чудеса
1
У оннеютов был один вождь по имени Окенратарихен, который перешел в христианство. К новой вере он относился столь же ревностно, как и ко всему в своей предыдущей жизни. В переводе его имя означало Cendre Chaud, или Горячая Зола, оно как нельзя более подходило его натуре. Заветной мечтой вождя было приобщение всех могавков к вере в нового бледнолицего бога. В 1677 году он организовал в землях ирокезов апостольскую миссию. С ним был один гурон из селения Лорет и другой обращенный, который «по странному стечению обстоятельств» (если угодно принизить этим выражением волю Провидения) оказался родственником Катерины Текаквиты. Первой деревней, куда они пришли, была Канаваке – то самое селение, где жили наша недавно обращенная и ее исповедник, отец де Ламбервиль. Окенратарихен был замечательным оратором. Его рассказ заворожил всех жителей деревни. Катерина Текаквита старалась не пропустить ни единого слова из того, что он говорил о новой жизни в миссии в Порогах Святого Людовика.
– Раньше во мне не было души. Я жил жизнью зверя. А потом узнал о Великом Духе, истинном Хозяине неба и земли, и вот теперь стал жить как подобает человеку.
Катерине Текаквите захотелось отправиться в то место, которое он так живо описал. Отец де Ламбервиль решил, что в гостеприимном окружении христиан чудесное дитя будет в большей безопасности, и потому выслушал ее просьбу благожелательно. К счастью, ее дядя был в то время в Форт-Оранже (Олбани), где торговал с англичанами. Священник понимал, что тетки не станут противиться желанию девушки, если та захочет уйти от них хоть на край земли. Окенратарихен собирался и дальше обращать индейцев в христианство, и потому было решено, что Катерина покинет селение вместе с двумя его спутниками. Сборы были скорыми и тайными. На рассвете они уплыли из деревни на каноэ. Когда гребущих беглецов окутал речной туман, отец де Ламбервиль послал им вслед свое благословение. Катерина сжимала в руке его письмо к отцам-настоятелям миссии в Порогах Святого Людовика.