Когда он очнулся после тяжелого забытья, то на фоне яркого зарева разгорающегося дня увидел темный силуэт женщины, склонившейся над костром, однако разглядеть ее как следует не смог. И все же он узнал ее, к его собственному немалому облегчению и ее удовольствию.

— Здравствуй, Энн Тайсон, — поздоровался он. — Все еще прислушиваешься к моллюскам?

— У меня тут чай для вас, — ответила она.

— После какого же кораблекрушения ты сохранила эти запасы?

— Я его купила на ярмарке в Ланкастере в Михайлов день.

Она засыпала заварку в котелок над огнем и старательно размешала кипящий напиток, прежде чем плеснуть в него немного рому из висевшей у нее на бедре фляги, как ни странно вполне изящной.

— А вот это уж точно осталось после кораблекрушения, — заметила она, снимая котелок с огня. — Но вот после какого именно, этого я вам не могу сказать.

Она налила чай в кружку и поднесла ее Хоупу, который, казалось, с тех самых пор, как пришел в себя, вообще не двигался, будто все его тело было опутано невидимыми цепями.

— Вот это замечательно, Энн Тайсон. Вот с чего мужчина и должен начинать свое пробуждение.

— Вы поосторожней, а то еще язык себе обожжете.

— В этом-то все и дело, Энн Тайсон. В том-то и задумка — обжечь язык, чтобы душа хоть ненадолго успокоилась.

— А коли хотите, так отдохните у меня в хижине.

Хоуп только теперь как следует пригляделся к ней: женщина, которая всякий день собирает дары моря по отливу, которая по-прежнему не перестает оплакивать своего погибшего ребенка и которая предпочитает рядиться старой каргой.

— Кто-нибудь мог узнать, что я здесь отдыхал, Энн?

— Только один или двое вроде меня. А коль вы скроетесь с глаз, я могу сказать, что это был кто-то другой.

— Кто-то другой… а ты знаешь, кто я такой, Энн?

— Здесь, в заливе, три месяца назад вы мне ужасно длинный список своих имен и титулов перечисляли.

— А ты что-нибудь из того помнишь?

— Член парламента, дворянин. Полковник, разве нет? И зовут вас Август.

— У тебя отличная память. — В его кружке чая осталось и вовсе на дне. — Так зачем же мне идти к тебе в лачугу?

— Да сдается мне, вам и отдохнуть негде.

Медленными глотками, не торопясь, Хоуп допил оставшийся чай и даже не сразу заметил, как Энн передала ему еще одну полную кружку. Допив и ее, он отстегнул от жилета массивную золотую цепочку от часов.

— Эта вещица стоит немалых денег, Энн. — Он положил ее на песок и принялся тереть до тех пор, пока она не заблестела в лучах восходящего солнца. — Я хочу, чтобы ты отнесла ее в Ланкастер. Там есть ювелир по фамилии Харрис, живет он как раз под стенами замка. Скажи ему, что ты нашла ее на берегу, но один джентльмен заверил тебя, будто стоит она дорого, и потому ты продашь ее только в том случае, если дадут настоящую цену. Возьми за нее никак не меньше двенадцати гиней, но наотрез отказывайся, если станут торговаться: она и без того стоит вдвое дороже.

Он вручил цепочку женщине и поднялся:

— А теперь, Энн Тайсон, веди меня в свою хижину.

Сначала она тщательно засыпала песком затухающий костер, а затем направилась через дюны, прямиком к приземистой лачуге под торфяной крышей. Хоуп взглянул на домишко и улыбнулся:

— Если у тебя найдется широкая лопата, то я схожу и нарежу тебе несколько пластов торфа для твоей крыши, Энн. В этом году зима может оказаться очень суровой. А потом ты могла бы научить меня, как собирать самые лучшие креветки, и тогда бы я помогал тебе. — Он снял пальто. — Но сначала нам надо бы разжечь огонь, просушить это… — Он взглянул на свои некогда горделиво сверкавшие чистотой ботфорты, восхитительные кисточки истрепались и испачкались. — И для этого… позволь, я нарублю немного дров… я имею в виду, что не хотел бы тебя слишком сильно обременять.

Он останется здесь, с ней до тех пор, пока ищейки окончательно не собьются со следа.

Первые пару дней она была готова к тому, что он в любой момент может сорваться и уйти. Она так и не могла поверить, что он каким-то непостижимым образом оказался в тяжелом положении и счастье отвернулось от него. И все же, несмотря на ее тревоги, он остался у нее на неделю, а затем еще на несколько дней, старательно помогая ей и так же старательно скрываясь от посторонних глаз. Все долгие осенние вечера он проводил в своем углу, покуривая трубку. Из той суммы, что выручила за золотую цепочку, она купила ему табак, две рубахи из домотканого материала, простое пальто, пару крепких еще башмаков. К тому же она починила и начистила его ботфорты почти до прежнего блеска, да еще, как сумела, почистила и заштопала его модное зеленое пальто. Временами он пускался в долгие монологи, рассказывая о своих путешествиях и собственной семье, которая хоть и восходила к королям, но родословной не имела, о своих попранных правах и заносчивой знати, растоптавшей все его попытки восстановить утраченное наследие. Однажды, в особенно мрачном и меланхолическом состоянии духа, он поведал, что чувствует себя настолько же чужим и одиноким в этом враждебном мире, насколько чужд этому миру камень на берегу морском, что его жена отказалась последовать за ним, что друг его предал и Господь так и не ответил на все его молитвы.

Он ни разу не сделал попыток заигрывать с Энн, хотя время от времени он скромно целовал ее в щеку.

— Звуки моря удерживают тебя здесь, не правда ли? — сказал он однажды. — Послушай.

И Энн прислушалась, словно впервые услышав могучее дыхание океанских приливов и отливов за дверью собственной лачуги.

Мисс д'Арси и миссис Мур прибыли в гостиницу «Рыбка» незадолго до полудня во вторник, двадцать второго октября. Дэн, исполнявший самые разные обязанности в «Голове королевы», привез их в коляске, которую мистер Вуд до этого купил для себя и своей жены, однако же частенько одалживал ее для поездок собственным постояльцам. Октябрьский день был в самом разгаре, листва пестрела коричневым, желтым, но по-прежнему держалась на ветвях, создавая изумительное осеннее полотно, на что Амариллис не замедлила обратить внимание миссис Мур.