— Какой-то заколдованный круг! Комсоргу стройки говорил — тот советует в райком комсомола идти… А может, и райисполком отзовется?

— На своем посту каждый борется с пережитками… А придет на свадьбу и, как все гости, кладет деньги в свадебную копилку. И не потому, что обычай — старше закона, а чтобы не осудили такие… ну, вот как этот самый Тавтух…

— Он что, больной?

— Здоровее нас. Вино испортило — и душу, и разум. Бывает в жизни день, даже час, когда человеку надо крепко взять себя в руки, а этот… Середка его погубила! Не буду уверять, что сам не пью, но всегда помню; первый и последний стакан в застолье — будут и на здоровье, и в знак уважения. Все остальные, что в середке между ними, — продажный разум!..

Кичи-Калайчи достал свою видавшую виды трубку, высыпал в нее из газыря табак. Раньше в газырях бывал порох, а теперь, как видите, старик приспособил их для другой цели. Так что, почтенные, ничего нет постоянного на свете — все течет, все меняется. Меняется не только форма, но и содержание.

— Над головой мужчины должен быть дым: пороховой или табачный. Лучше табачный… — как бы про себя говорит старик и вглядывается попристальнее в парня. — Куришь?

— Спасибо. Не курю.

— Иногда, в печали, и табак — советчик… Ты прав: чем мучиться, отвыкая от дурных привычек, — лучше к ним и не привыкать… А ты посылал сватов к Бусрав-Саиду?

— Сам ходил, словно чувствовал, что откажет.

— Как сказал отец Меседу?

— «Как положено у людей. Соблюдая все горские обычаи». Я по-честному признался: без Меседу мне жизни нет, а накопления… откуда же у вчерашнего солдата! А он как захохочет! Говорит: «От любви еще никто не умирал! Проживешь и ты без Меседу лет сто, как минимум!.. Верите, отец, его смех, как ножом по сердцу! Мать узнала — плачет… У нас даже своего дома нет, снимаем комнату в поселке «Добрая надежда», и улица, как на смех, знаете как называется? Счастливая!..

— Зачем «на смех» — очень символичные названия. Мать работает?

— В столовой. Судомойкой.

— Что за столовая?

— Девятая, рабочая. Ее недавно построили.

— Знаю, приходилось бывать. Хорошо готовят и посуду до скрипа моют…

Кичи-Калайчи примолк — то ли грусть заразительна, а может, Тавтух расстроил. Но недолго старик сидел нахохлившись. Вскинул худой подбородок, яростно затянулся — из трубки искорка взлетела. Хлопнул парня по коленке:

— Хочешь, помогу тебе?

— Как? Чем?

— В женитьбе. — Это было сказано решительно.

— Бусрав-Саид упрямый человек, я сам узнал. Да и вы не отрицаете. Переубедить его невозможно.

— Я и не собираюсь бритого называть бородатым. Пока не спрашивай, что к чему, поверь: и свадьба будет, и приглашенные.

— А калым?

— Как положено у людей!

— Откуда взять две тысячи? Украсть?

— Воровать есть смысл, сынок, начиная с семидесяти пяти тысяч, а из-за таких мелких сумм и руки марать незачем! — беззаботно усмехается Кичи-Калайчи, выколачивая трубку. — Доверься мне.

— Извините, почтенный. Я давно уже не верю сказкам. Пусть классика, но ведь я не Аладдин, да и вы не добрый джинн из волшебной лампы! Спасибо за сочувствие и беседу, — Хасан смотрит на циферблат своих дешевых часов, — пора на смену.

— Ты каменщиком работаешь?

— Работал. Сдал минимум, крановщиком назначили.

— Поздравляю. Всякого тебе успеха! Хорошая профессия. Чем выше — и заработок повыше. А ты все-таки подумай…

— Да какой вам расчет, отец, на чужого тратиться?

— Ты прав. Наполовину. Материальной выгоды — никакой. А моральный стимул? — спрашивает старик, для пущей убедительности взмахнув рукой.

— Одно без другого пока не живет. Спасибо на добром слове! Может, улыбнется нам с Меседу счастье, а может… Только не нужно нам ничего. Да и вам к чему эта затея? Прощайте.

— А ты все-таки запомни мой адрес: улица Родниковая, дом тридцать. Почему-то мне думается, если станет тебе невмоготу — встретимся.

— Еще раз спасибо. Я доволен знакомством, а большего — не надо ни мне, ни вам!

Хасан почтительно пожал обеими руками сухонькую ладонь Кичи-Калайчи и широко зашагал к забору, за которым поднимались кирпичные стены нового здания. Шел и думал о своем новом знакомом. С чудинкой старик! А ведь сумел скинуть камни. Не может быть, чтоб не было у старика никакого расчета.

У молодости глаза зоркие.

Был у Кичи-Калайчи, конечно же, был свой умысел. И не только влюбленному крановщику решил помочь старик, загоревшись озорной идеей. Не все в деталях он еще продумал, не все варианты, как говорят экономисты, «просчитал», но в успехе был уверен. И укрепила эту веру, как ни странно, бесплодная, несмотря на шум и гам, перепалка, свидетелем и в какой-то мере участником которой был сам Кичи-Калайчи. Дело в том, что… а куда это мы с вами, уважаемый читатель, опять торопимся? Если Кичи-Калайчи спешит — это понятно: даже самая долгая жизнь — не бесконечна.