Марина захохотала, шлепнув его по бедру – он был абсолютно прав. Вечер воспоминаний ей надоел, и Коваль начала плавно переводить его в ночь любви, что, разумеется, удалось с блеском и присущей ей фантазией.

– Я тебя обожаю, родной! – выдохнула она, когда Женька уже задремал.

Она ничуть не покривила душой, говоря это – на самом деле чувствовала так и все сильнее привязывалась к нему, понимая, что это единственный родной ей человек. Да, порой из него так и лезло его уголовное прошлое, но ведь и Марина сама тоже не гимназистка. И не воспитание является в человеке главным, не то, как он образован, а что-то совсем другое: умение понять, помочь, просто выслушать – наверное, это.

Только в начале сентября они вернулись в город, причем настоял на этом Хохол, Марина уже и свыклась с деревенской жизнью.

– Расслабилась ты совсем, моя дорогая, пора бы и делами поинтересоваться, – нравоучительно сказал он, укладывая в багажник джипа сумки с вещами.

Баба Настя наблюдала за сборами, сидя на лавке и время от времени вытирая платком слезившиеся глаза. Коваль присела рядом с ней, обняла, ткнувшись лбом в плечо:

– Бабуля, не плачьте. Мы ведь снова приедем.

– Дай тебе бог, детка, – проговорила она, поглаживая ее по голове морщинистой рукой. – Какая тебе доля досталась тяжелая-то, не приведи господь никому. Но ты не бойся, все вознаграждается, за каждое страдание посылается благодать, так и запомни. И не забывайте уж старую-то, навещайте хоть изредка.

– Конечно, бабуля, обязательно.

Марина настояла, чтобы баба Настя взяла деньги, которые они с Женькой оставили ей, и она, покачав головой, спрятала их в угол, за иконку, и потом долго еще стояла в воротах, прижав к глазам платок. Марина тоже плакала, представив, как бабка останется в пустом огромном доме, старенькая, одинокая, и сердце сжималось, напоминая о собственном прошлом. Хохол поглядывал в ее сторону настороженно, потом не выдержал:

– Ну, хватит уже! Что ты плачешь? Съездим через месяцок, проведаем. Да и привыкла она, давно одна. Успокойся, котенок.

– Да-да, сейчас, – пробормотала Марина, вытирая глаза. – Ты не хочешь пригласить меня в ресторан вечером?

Женька засмеялся, погладил ее колено, обтянутое кожаными брюками:

– Базара нет, котенок, я приглашаю тебя в ресторан. Но платить буду сам.

– Ты ограбил банк, дорогой? – улыбнулась она, положив руку поверх его руки, лежащей на колене.

На самом деле Коваль прекрасно знала, откуда у него деньги – полгода назад он ухитрился в обход подмять под себя нескольких хозяев крупных автосервисов, и теперь они весьма щедро делились с ним прибылью. Хохол не борзел, чтобы не привлекать к себе повышенное внимание правоохранительных органов, брал со "слесарей" двадцать процентов, а потому никому в голову не приходило отказаться. Так что теперь Женька мог позволить себе водить ее в рестораны без ущерба для своего самолюбия.

Приняв душ и решив не укладывать волосы, а просто распустить их по спине, Коваль вышла в спальню и, сев к зеркалу, начала накладывать макияж. Но потом вдруг передумала и смыла все, что успела нарисовать. Она вставила яркие синие линзы и чуть тронула ресницы тушью, накрасила губы красной помадой и повернулась к лежащему на постели Хохлу:

– Ну, что скажешь?

– Супер.

– И все?!

– А что ты еще хочешь? – удивился он, и она в шутку накинулась на него, укусив за плечо. – Больно, Маринка! Все плечо изодранное, что за придурь у тебя?

– А ты меня не подначивай! Быстренько скажи мне, что я самая красивая и желанная женщина в мире! – приказала она, сев на него верхом.

Женькины руки забрались под короткий шелковый халат, добрались до груди, сжали ее.

– Ты самая красивая и желанная женщина из всех, которые вообще бывают, Коваль, – пробормотал Хохол.

По традиции они поехали в Маринин любимый "Стеклянный шар" – она соскучилась по японской кухне, успев привыкнуть к пирожкам, борщам и жареной картошке с малосольными огурцами. Пробуя изумительного вида и вкуса суши с семгой и креветками, она в очередной раз убедилась в том, что не ошиблась в выборе кухни для своего лучшего ресторана, да и шеф-повар был мастером и знал все тонкости приготовления этих блюд.

– Удивляюсь я тебе, котенок, – произнес Женька, отправляя в рот кусочек тонкацу с соусом. – Ты можешь есть эти свои штучки целыми днями, а ими наесться невозможно.

– Дорогой ты мой, дело ведь не в том, чтобы желудок набить, а в том, чтобы получить удовольствие, – наставительно сказала Марина, окуная очередной шарик в соевый соус. – Это ведь не столько пища, сколько философия.

– Умеешь ты подо все подвести какую-нибудь ерунду. Еда – она еда и есть.

– Да ну тебя, – обиделась она вполне серьезно. – Ты вечно все испортишь.

– Обиделась? Я же пошутил, – Хохол взял ее за руку, но Марина вырвалась. – Котенок, чего ты? Я не буду больше.

Он вышел из татами-рум и через десять минут вернулся с огромнейшим букетом хризантем. Коваль сменила гнев на милость и улыбнулась:

– С ума сошел! Это же дикие деньги!

– Что такое деньги? – пожал плечами довольный Хохол. – Так, стопка бумажек. У меня есть ты – больше ничего не имеет цены.

– Правда? – тихо спросила она, спрятав лицо в букет и вдыхая любимый аромат семечек.