– Тоже мне – Горец нашелся, Дункан Маклауд! Нет бессмертных, Женечка, а уж мы с тобой вообще в группе риска.

– Мне все равно – только бы ты была рядом.

…К Дмитрию вернулся дар речи, и он начал воспитывать сестру:

– Тебе нужно к психотерапевту, дорогая моя, причем срочно! Нельзя таскать за собой такой огромный груз вины перед всем человечеством! Ты пойми, малявка, судьба – это цепь случайностей и обстоятельств, и мы не в силах изменить их или как-то повлиять на закономерность их появления.

– Умно сказал. Только непонятно.

– Скажу проще – перестань обвинять себя в том, чего не делала, – отрезал брат, стукнув кулаком по столу. – Уверен, тебе и так есть о чем сокрушаться по этой жизни, так не бери крест больше, чем можешь унести.

– Дима, я много лет тащу на себе непосильный груз, ноги подгибаются, сил нет – а нести надо. – Марина снова потянулась к пачке с сигаретами, щелкнула зажигалкой, затянулась, рассеянно глядя в окно. – Если бы тогда, восемь лет назад, мне кто-нибудь сказал, что будет так тяжело жить в этом серпентарии, я бежала бы от Мастифа, не разбирая дороги.

– Не бежала бы ты никуда, дорогуша. – Брат похлопал ее по щеке и отнял сигарету. – Это твой образ жизни, он тебе подходит идеально, ты прирожденная авантюристка.

– Не говори ерунды, а? – попросила Марина, положив голову на скрещенные на столе руки. – Разве можно родиться для того, чтобы постоянно жить в кошмаре?

Дмитрий не был в курсе всех событий ее жизни, да и зачем ему это знать, ведь многие вещи нельзя доверять даже родственникам, но, в принципе, отчасти был прав – вряд ли она согласилась бы отказаться от того, что у нее есть.

Он побыл еще немного, пообщался с Женькой, наступив себе на горло и извинившись за свои слова, сказанные в адрес Марининого любовника, а потом засобирался уезжать.

– Ты так и живешь в общежитии? – Коваль стояла в прихожей, опираясь спиной о дверной косяк, и наблюдала за тем, как брат надевает пальто, тщательно расправляет шерстяной шарф на груди, роется в карманах в поисках перчаток, которые сам же и бросил на тумбу под зеркалом.

– Да.

– Может, останешься здесь?

– Нет, не останусь – вас и без меня четверо. – Дмитрий нашел, наконец, перчатки и посмотрел на нее. – И вообще, в моем возрасте, когда что-то затеваешь, стыдно надеяться на помощь отца, вот так-то, сестренка.

– Это упрек?

– Глупая ты. С тобой совсем все по-другому, ты – женщина, и это нормально для тебя – просить отца о поддержке, а я – здоровый, старый уже мужик.

– Тебе всего сорок пять. Мой муж был старше…

– О, ну поехала! – выходя из комнаты с Егоркой на руках, высказался Хохол. – Ты прекратишь изводить себя? На вот, ребенка возьми лучше – глаза трет, спать ему пора, время-то к обеду уже.

Марина машинально протянула руки и взяла Егорку, сразу вцепившегося ручками в ее халат, пригладила торчащие завитки на макушке. Дмитрий смотрел на них как-то грустно, словно сочувствовал в чем-то, потом подмигнул мальчику, и тот спрятал личико, уткнувшись Марине в шею. Брат рассмеялся:

– Мамкин сын! Пойдешь ко мне на руки? – Он потянул Егорку за рукав рубашки, но он только помотал головой, не отрываясь от матери. – Ну как хочешь. Потом проситься станешь – не возьму! – шутливо пригрозил Дмитрий, направляясь к двери. – Завтра с утра позвоню, расскажу новости.

Когда дверь за ним захлопнулась, Женька обнял Марину за плечи и тихо спросил:

– Котенок, у тебя все нормально?

Она только плечами пожала и пошла укладывать ребенка. Это удалось далеко не сразу, пришлось исполнить весь репертуар – сказку про Колобка и колыбельную из "Спокойной ночи, малыши!", только после этого Егор Егорович соизволил уснуть, чуть оттопырив нижнюю губу и вскинув вверх обе руки. Коваль посидела с ним еще минут десять, убедилась, что уснул он крепко, и тихонько вышла на кухню, плотно закрыв дверь.

Отца не было, из кабинета слышался звук щелкающих клавишей пишущей машинки – значит, работает, обложившись своими блокнотами и записками. Хохол с большой кружкой чая развалился на стуле в углу между столом и холодильником, о чем-то думал, глядя на висящий напротив календарь. Через четыре дня – Новый год…

Марина опустилась на табуретку напротив Женьки и потянулась к чайнику. Хохол встрепенулся, отставил свою кружку:

– Пришла? Сейчас я налью…

– Не надо, сиди.

Опять повисла пауза, длинная и какая-то тягостная. Обоих беспокоила неопределенность собственного положения, невозможность просчитать, что же будет дальше. Неизвестно, как Хохла, а Марину это все просто злило и раздражало, она привыкла владеть ситуацией и управлять ею, а сейчас, увы, это зависело не от нее.

– Женя, – решилась Коваль, обхватив горячую кружку руками и глядя на плавающий в чае лимон, похожий на ломтик солнца. – Ты можешь не ехать со мной, если не хочешь… Я понимаю, тебе неприятно, что опять всплыло имя Егора, что опять у меня появились связанные с ним воспоминания… Ты волен делать то, что хочешь сам, я приму все, что ты решишь…

– И к чему этот гнилой базар? – прищурился Хохол. – Ты не хочешь, чтобы я летел с тобой в эту самую Англию? Так скажи, и не надо тут огород городить.