Коваль покачала головой – ведьма на удивление легко относилась ко всем жизненным перипетиям, не акцентируя на них своего внимания. Марина всегда завидовала этому умению, ей самой никогда не хватало подобной легкости, из всего она могла сделать трагедию.

Это был странный день – с одной стороны, Коваль была рада, что вот приехала подруга, что они все вместе сидят в столовой, никто не ругается и не орет, даже Хохол держится в рамках. Но с другой… завтра или, на край, послезавтра ей нужно будет улетать, оставив Егорку на попечении подруги, и еще неизвестно, чем обернется ее возвращение, когда она снова сможет увидеть сына. Женька понимал причину Марининого настроения, ему и самому вряд ли легко было думать о том, что Егор останется здесь, а они отправятся домой. Весь вечер, что они провели перед телевизором, Женька держал Коваль за руку, а она, усадив на колени сына, старалась не плакать и не расстраивать ребенка.

– Женя… – Марина подняла на Хохла глаза, в которых скопились слезы. – Может, мы полетим не завтра?

– Нет, котенок, именно завтра, иначе ты вообще не сможешь его оставить. Хотя… я ведь могу улететь один, а ты будешь здесь, с Егором, – говоря это, Женька, естественно, не рассчитывал на то, что она радостно согласится с его предложением и останется в Англии.

И не ошибся – Коваль моментально взяла себя в руки, железная Наковальня в ней одержала верх над наседкой, трясущейся за своего цыпленка.

– Не говори ерунды! Завтра – значит, завтра.

Женька был прав – чем дольше она будет с Егором, тем тяжелее им будет расставаться, нужно сделать это как можно скорее, чтобы не продлевать страдания ни себе, ни ребенку. Марина решительно встала и взяла телефонную трубку, набрала номер и заказала билеты на первый же московский рейс. Когда же девушка на том конце провода подтвердила броню, она повернулась к Ветке и тихо сказала:

– Вот и все, Ветуля… Вот и все…

– Только не расстраивайся, я очень тебя прошу. Я сделаю все как надо, я не обижу его, не брошу, не переживай, ладно? – Ветка обняла ее и всхлипнула.

– Так, сырость не разводите! – рявкнул Женька, чтобы не дать им разреветься всем троим.

Коваль часто заморгала глазами, пытаясь совладать с собой, Ветка тоже послушно вытерла слезы и улыбнулась натянуто:

– Все, Женечка, уже никто не ревет.

– Ветка… ты это… смотри тут… – не глядя на нее, проговорил Хохол. – Город чужой, страна чужая… Ребенок опять же…

– Женя! – укоризненно покачала головой Ветка. – Я ж не маленькая! С английским у меня все в порядке, ребенка вы мне не в первый раз доверяете, так что лишнего не говори.

– Ветка, звонить тебе я не смогу, да и ты не звони, я не сомневаюсь, что Кадет пробьет мою трубку сразу, как только я вернусь. Сделаем так – ты будешь звонить моему отцу, а он уж как-нибудь найдет способ сообщить мне. – Марина тяжело вздохнула, прекрасно понимая, как сложно ей будет не слышать голос сына неопределенное время, не знать, как он, что с ним, но подругому было нельзя.

Отправив Ветку спать, они еще долго сидели в гостиной, и Марина держала на руках уснувшего Егорку, глядя в его безмятежное личико. Молчание было тягостным, гнетущим, но разговаривать не было сил, они с Женькой оба прекрасно понимали, что ситуация обостряется, и даже знали, кто виноват в этом. Возможно, Хохол осуждал ее за упрямство, но глубоко в душе, и Марина была в этом уверена, понимал нежелание уступать Кадету клуб.

– Идем спать, котенок, – прошептал он на ухо. – Завтра вставать ни свет ни заря – самолет в восемь утра.

– Так уже смысла нет ложиться…

– Маринка, прекрати!

Он осторожно забрал у нее сына и унес наверх, в спальню, а Коваль так и осталась сидеть на диване, обхватив себя руками за плечи.

Никакие уговоры не подействовали, и она так и провела остаток ночи, закутавшись в плед и глядя на собственную фотографию на стене. Женька сам собрал вещи, вынес чемоданы в прихожую и решительно сдернул Марину с дивана, сунув под душ.

– Хватит, я тебе сказал! Возьми себя в руки!

Холодный душ вернул подобие здравого смысла, Коваль растерлась полотенцем и высушила волосы, подколов их кверху деревянными шпильками, вышла на кухню, где ждал Женька, сваривший кофе с корицей. Сев на высокий табурет у барной стойки, она потянулась за чашкой, но Хохол перехватил руку, сжав пальцы:

– Я прошу тебя в последний раз – подумай, может, останешься?

– Нет.

– Ну я так и знал, – махнул рукой Хохол. – Пей кофе, пора ехать, скоро такси подойдет.

Осталось самое тяжелое – войти в спальню и проститься с ребенком…

– Будешь реветь – не пущу! – предупредил Женька, задержав ее перед дверью, и Марине пришлось держаться, хотя это было так больно и тяжело, что, казалось, разорвется сердце. Поцеловав спящего Егора, она опрометью бросилась вон из комнаты, чтобы только не дать себе заплакать, иначе уже не остановится, так и будет реветь всю дорогу. Полусонная, растрепанная Ветка в халате спустилась вниз, выслушала все Женькины наставления, крепко обняла подругу, пообещав, что звонить отцу будет регулярно и за Егором следить лучше, чем за собой.