Ближе, ближе. Вот уже те, у кого сердце погорячей, начали пускать стрелы со стены. На таком расстоянии стрела не имеет убойной силы, если и долетит, иные исхитрялись так пустить стрелу с разрывчатого лука, что и долетала, но гасла в стальной защите строя. Михаил решил, что длинные копья выставлены вперед, чтобы скрыть лестницы и мешки для заброса рва. Не нужны длинные копья в приступе на стены. Неведомо тверскому князю, что Боброк испытывал прочность строя пешей рати под осыпью стрел. Иного и не затевал. Дождь стрел падал со стены на пешую рать. Михаил увидел, что такое длинные копья с лошадиными хвостами под наконечниками. Пешие воины шевелили копьями. Стрелы попадали в колыхающееся море конских хвостов, теряли силу полета и падали наземь под ноги воинов. Стрелы, летящие в лицо, принимали высокие щиты щитоносцев, по ним стрелы скользили, отскакивали, не причиняя вреда.

Пешие полки подошли ко рву и встали на краю. Ни одной стрелы в ответ из пешего строя. С городской стены — дождь стрел. И ни одна стрела не может пробиться сквозь конские хвосты, сквозь ряд щитоносцев. Пустили стрелы из больших пороков. И те отбиты копьями. Пешие полки попятились, раскололись на сотни, в промежутках между сотнями открылись большие пороки на колесах.

Не сразу на стене поняли, какие стрелы летят на Тверь. Вспыхнули огненные хвосты, пал на городские стены огонь. Те, кто знал оружейные тайны, выронили слово: «шереширы». Так называли огненные стрелы Всеволода Большое Гнездо. За сотню с лишним лет ордынского ига многие о них забыли.

В слове о гибели Игорева полка в половецких степях певец упрекает князя Всеволода, что не пришел он на подмогу русским, не пустил на супостатов огненных стрел. Московские оружейники вспомнили Всеволодово оружие, тайно готовили огненные стрелы для того чтобы пускать их с больших пороков.

Давний летописец рассказывал о поражении князя Игоря во время его похода на Царьград.

«И пущати начали трубами огнъ на лодье Руския, и бысть видети страшно чудо. Русь же видящи пламень, вметахуся въ воду морьскую, хотяще убрести, и тако прочий възъвратившася въсвояси. Темже пришедшимъ въ землю свою, и поведаху кождо свооимъ о бывшемъ и о лядьнем огни: «якоже молонья, рече, иже на небесехъ. Грьци имуть у собе, и се пущающе жежагаху нас, сего ради не однолехомъ имъ» [12] .

Святой Феофан из Царьграда, его современник Павел Дьякон, тож хронист, греческий монах Кедренн и Зонан, греческий хронист, современник Нестора-летописца, утверждали что некий Калинник, архитектор из Гелиополя Сирийского, доставил грекам огонь во время осады Царьграда (Константинополя) аравитянами в пятый год царствования Константина III [13] . Благодаря этому открытию, утверждали эти хронисты, флот аравитян был сожжен и уничтожен в Цизике. Одни из древних авторов, перечисленных выше, называли этот огонь «морским», другие «жидким», «фейерверочным», «греческим», иные «мидийским, или мягким огнем».

Греческий император Константин Порфирородный объявил состав этого огня государственной тайной особой важности. В «Рассуждении о государственном управлении», адресованном сыну и наследнику, он записал: «Ты должен более всего обращать внимание и заботиться о жидком огне, бросаемом посредством труб, и если кто осмелится просить его у тебя, как просили часто у нас самих, то отвергай эти просьбы и отвечай, что этот огонь открыт был Ангелом Великому и Святому Константину, первому Императору христианскому. По достоверному свидетельству наших предков, тем же Ангелом повелено было приготовлять этот огонь только для одних христиан и нигде, кроме императорского города; не передавать его и не научать никакую другую нацию».

Константин Порфирородный приказал вырезать в храме на престоле проклятие тому, кто осмелится передать это открытие чужеземцам. Он повелел считать изменника недостойным имени христианина, недостойным никакой должности, никакого звания и разжаловать его из любого звания. Изменник предавался анафеме из века в век и объявлялся бесчестным всякий — даже император, разгласивший тайны, патриарх и всякий князь. Константин Порфирородный повелел поступать с изменником как со всеобщим врагом: осуждать его и предавать ужасным истязаниям. Рассказывают, что вельможа империи, прельщенный несметным подкупом, решился выдать чужеземцам тайну греческого огня. Однажды, когда он вошел в храм, его постигла необыкновенная казнь. С соборного нефа сошло пламя и сожгло изменника.

Тайное не может вечно оставаться тайным. От греков при князе Игоре русы узнали тайну греческого огня, Всеволод Большое Гнездо вооружился шереширами, отец Дмитрия вспомнил о них, Дмитрий пришел с ними под Тверь.

Из десяти больших пороков поднялись десять стрел. Стрелы превратились в огненные полосы. Они забирали выше и выше. Вот они уже над стенами города. Еще вспышка, и огненные клинья пали на город.

Откатились большие пороки Москвы, отошла, пятясь, фаланга, пророкотали бубны, и вся пешая рать, повернувшись на месте, пошла от стен. Город загорелся. Тверичане гасили пожары, московские ратники замкнули острог. Ни пешему, ни конному, ни ползком, ни темной ночью не пробраться.

День и ночь не смыкали глаз тверские сторожа на башнях, выглядывали, когда же появится Ольгердово войско. Ждал с не меньшим нетерпением Ольгерда и Дмитрий, ждали подручные князья, желая получить славу победителей над великим литовским воеводой. Воинское искусство и воинская мудрость на то и даны, чтобы избежать поражения. Ольгерд, узнав, какую собрал силу Дмитрий, повернул от Твери, не дойдя до города одного перехода.

— Пора брать город! — сказал Боброк, получив весть, что Ольгерд бежит на рысях в Литву.