– Я не пью, – затрясла головой блондинка.

– Ну, как знаешь. Давай знакомиться, что ли, раз уж так вышло. Как зовут-то тебя?

– Маша... – пролепетала женщина растерянно.

– Маша, значит... Понятно. А я Марина. Ты не сердись на меня, ладно? Просто... не знаю, как объяснить, но... ты поймешь все – вечером или завтра, не знаю. И дай бог, чтобы я ошиблась, – тогда будем считать, что я просто самодурка, выдернувшая тебя из автобуса.

Коваль выпалила это все на одном дыхании, отпила глоток остывшего чая и поморщилась, махнув официанту. Девочка на коленях у Маши перестала плакать и теперь таращила на Марину голубые, как у матери, глазенки.

– Ты местная, Маша? – поинтересовалась Марина, рассеянно наблюдая за тем, как официант убирает со стола пепельницу и ставит новую.

– Нет, я из Сибири вообще-то. Просто муж тут работает по контракту, а мы в гости приехали. А вы?

– А давай не будем – «вы», туда-сюда... – предложила Марина. – Я этого терпеть не могу. Ты не против?

Маша пожала плечами, но в глазах ее Марина все равно отчетливо видела если не страх, то уж легкую панику точно. Ну, в принципе, удивляться нечему – не каждый день тебя на улице хватает незнакомая тетка и тащит в кафе...

– Так вот, значит, на «ты»... Я тоже не местная, мы с мужем сюда отдыхать приехали, а живу... Да какая разница, где я живу, вообще-то – главное, что сейчас мы здесь, в Израиле. Тебе как здесь, нравится?

Маша снова пожала плечами:

– Не знаю. Все непривычное, все чужое... Я никогда не уезжала из дома так далеко, а тут мне приходится все время быть одной – муж много работает. А мы постоянно вдвоем с Аленкой...

– Сколько ей?

– Полтора года.

Марина с грустной улыбкой смотрела на белокурую девочку, ухватившую висящий на материнской шее кулон и теребившую его пухлыми ручками. Коваль сама себе не могла объяснить, что именно вытолкнуло ее из-за стола и заставило остановить молодую мамашу – какое ей дело до чужих проблем? Но что-то внутри лопнуло, когда она представила, как будет гореть автобус, как будет лежать на пыльной, залитой кровью и бензином земле молодая женщина, обнимая мертвую дочку. И еще – Марина почему-то почувствовала внутреннее родство с незнакомкой, что– то такое, чего не было ни с кем и никогда. Разве что с Веткой...

Они разговаривали о том о сем до тех пор, пока не приехал Егор. Коваль радостно вскочила и бросилась на шею мужу, а потом сказала, указывая на новую знакомую:

– Смотри, дорогой, это Маша и ее дочка Аленка. Они русские, из Сибири. А это мой муж, Егор.

Малышев поставил жену на пол, подошел к столику и поцеловал вмиг покрасневшей Маше руку, а потом поманил к себе девочку, и та протянула к нему ручонки, забралась на колени и забормотала что-то на детском языке.

– Надо же... – удивленно протянула Маша. – Ни к кому на руки не идет, по пальцам пересчитать можно... И вдруг...

– Ну, меня вообще женщины любят, – рассмеялся Малышев, погладив девчушку по волосам, а Марина фыркнула:

– О, понеслось! Дамский угодник!

Они провели в кафе еще полчаса, потом Маша заторопилась, взглянув на часы, и Егор проводил ее до такси, предварительно взяв у нее номер мобильного и оставив ей свой и Маринин.

– Ну и откуда такое знакомство? – спросил он, вернувшись за столик к жене.

– Ты не поверишь, если я скажу. Я увидела, как девочка погибнет, если они сядут в этот чертов автобус.

Брови мужа взлетели вверх:

– Ты не заболела? Что за бред?

– Ты не поймешь... я очень хочу ошибиться, очень хочу... Едем в отель.

В номере Марина сразу кинулась к телевизору, включила его и присела в кресло, вцепившись пальцами в подлокотник. Шли новости... И вот на экране возникли обгоревший металлический остов, трупы, оцепление из солдат израильской армии и какой-то военный, рассказывающий журналистам о нападении палестинцев на пассажирский автобус. Выживших не было... У Коваль помутилось в голове, и она упала на пол в глубоком обмороке.

Маша позвонила через час после выпуска новостей и дрожащим голосом спросила:

– Ты... откуда ты знала?

Коваль ответила еле слышно, так как тоже чувствовала себя не очень хорошо:

– Никогда не спрашивай меня об этом... я не скажу. Просто запомни этот день – это ваш второй день рождения...

После этого они с Машей проводили вместе дни напролет, гуляли с маленькой Аленкой в парке, ездили к Стене Плача, просто пили кофе и разговаривали. Коваль с удивлением убедилась, что не ошиблась: эта девушка действительно оказалась очень похожа на нее саму. Их разделяли девять лет, но день рождения был в один день. Многое во взглядах на жизнь тоже совпадало. Им нравилась одна и та же музыка, одни и те же книги...

– Я никогда не верила, что такое бывает, – призналась Маша как– то. – Ведь говорят, что есть люди-двойники – но что это случится со мной...

– И не говори, – вздохнула Коваль.

С тех пор как-то само собой повелось, что Маша, с легкой руки Хохла трансформировавшаяся в Мышку, стала приезжать к ним то одна, то вместе с дочкой, подолгу гостила в доме. Марина тоже несколько раз ездила к ней и удивлялась, насколько эта девочка успокаивает ее, в трудную минуту находит нужные слова. Стоило только случиться чему-то, как Мышка бросала все и мчалась к Марине. Собственно, пару раз Коваль тоже оставляла все дела и летела в Сибирь, чтобы поддержать подругу. А потом у Мышки обнаружился рак. Она не сказала никому – только Коваль... Та пришла сперва в ужас, потом в ярость: Мышка категорически отказалась оперироваться. Тогда Коваль пошла на крайнюю меру – позвонила ее мужу и безапелляционно заявила, что прилетит завтра и заберет Машу к себе вместе с ребенком. После длительных уговоров Маша согласилась и почти три месяца прожила у Марины. Аленку, которой к тому времени уже исполнилось четыре года, баловали все кому не лень, а Мышка, страшно похудевшая, едва живая после химиотерапии, сидела на балконе в кресле и то и дело плакала, глядя на то, как носится по двору ее дочка, а с ней непременно кто-то из Марининой охраны.