— Угу, — ответил Витя.

— В отряд, выходит, вас вести. Я уже третий день жду.

Витя чуть не вскрикнул от радости, настолько услышанная им новость была неожиданной и желанной. Значит, все-таки идут они к партизанам! Он хотел потихоньку спросить Марусю Залепенко, почему она таилась от него, но женщины были заняты своим разговором.

Витя прислушался.

— Как звать-то? — спрашивала хозяйка новую гостью.

— Мария. Мария Китько.

— Тезки, значит, с нею, — кивнула хозяйка на тетю Марусю. — Ну, рассказывай.

— Что рассказывать-то… До войны в гараже работала, шофер я. Ну, а немцы пришли, какая работа по темным углам скрывались. А тут словно взбесились гитлеровцы, шофера им, видишь ли, до зарезу потребовались. Выкурили нас из хат, выстроили на площади. Отобрали десять человек. Старики да женщины. Молодые-то шофера кто на фронте, кто в партизанах. Говорят, карателей везти надо. Мало еще над нами измываются, так ишь чего захотели, чтобы, значат, своим же людям на погибель мы их везли. Один из наших, помоложе других, погорячее, выскочил: «Не повезу, не пойду на предательство!» Лейтенант немецкий затрясся весь от злости, выхватил пистолет и на глазах у народа застрелил его. «С каждым, — говорит, — так же будет, кто не повезет». Так-то вот, бабоньки.

Она обхватила чашку обеими руками, грела их и отхлебывала кипяток мелкими глотками. Женщины молчали.

— Вышла я вперед и говорю: «Я повезу!» — продолжала Китько, — глядя перед собой невидящими глазами. — И отошла в сторону. Сколько я пережила за эту минуту, пока в стороне стояла, сколько на меня косых взглядов было брошено, и в каждом проклятие… А что делать? Ведь он, зверь, всех перестреляет. Ну; в общем, отобрали они еще трех шоферов, отвели нас к машинам, и тронулись в путь. Я — на головной. В каждой машине рядом с шофером офицер с пистолетом на изготовку. А наверху — полон кузов солдатни.

Женщина, рассказывая, с наслаждением пила горячую воду, а хозяйка, тетя Маруся и мальчики давно уже не притрагивались к своим чашкам. Кого впустили они в дом! Предательницу! По доброй воле вызвалась везти карателей. А теперь, видно, боится в родной город возвращаться.

— Вот так и ехали, — продолжала гостья. — Лес уже близко. Скоро конец пути. Дорога — поворот на повороте. Кручу я баранку в одну сторону, кручу в другую, а сама думаю: что ж, так и везти их на мужей и братьев наших? Везти? — Мария обвела широко раскрытыми глазами сидящих за столом — Но офицер-то с пистолетом рядом сидит! И не я — так другой повезет. Ан нет, никто не повезет! Нечего везти, будет. И на самом крутом повороте пускаю машину напрямик. Вот так! — Китько стукнула ребром ладони по столу. — Там столбики на обочине поставлены, чтобы, значит, не слететь. Сбила те столбики — и вниз!.. Говорят, чудес, не бывает. — Почему же я живая? И кости — целые, только побилась. Уползла в лес, отлежалась. Два дня плутала, сегодня первый раз к людям вышла. Голод выгнал…

Женщина замолчала, отставила чашку в сторону.

— Пей, пей, милая, — не сразу очнулась хозяйка. — Покушай вот, — она придвинула Марии тарелку с постным борщом.

Мария зачерпнула несколько ложек.

— Нельзя мне сразу-то. Я понимаю.

— Я когда по деревням ходила, слышала про этот случай, — сказала Маруся Залепенко. — И имя твое называли, Маруся, говорят, машину вела. Марусин поворот.

— Тебе непременно теперь к партизанам уходить надо, — вмешалась хозяйка. — Там твое место.

Гостья встрепенулась:

— Где их найдешь, партизан-то. Пыталась я, по лесу блуждая. Ни души не встретила.

— Это дело поправимое, — отозвалась хозяйка. — Вот Митя наш сведет тебя к партизанам.

Дмитрий, сидевший молча, нахмурился. Улучив минутку, отозвал хозяйку в сторону.

— Тетя Люся, — зашептал, — что это вы придумали? Как я ее поведу? Мы же ее не знаем, не проверили. Командир говорил…

— Оставь, Митя, что тут проверять. Если она гадюка, там, в лесу, легче обезвредить. А своя, так будет при деле.

— Не поведу, — уперся Дима. — Командир велел подпольщиков, а я что…

— Милый мой Митя, — положила ему руки на плечи хозяйка. — Командир сказал — это верно. А жизнь повернула по-своему. Мария не один десяток карателей на тот свет отправила. А ты… Веди-ка ее сейчас же. А то еще полицаи нагрянут с проверкой. Маруся Залепенко с Витей выйдут попозже, чтоб на зорьке быть у сигнального поста. Маруся не первый раз идет, путь до него знает. А в отряде передай, чтоб выслали людей навстречу. Понял?

Дима не стал больше спорить. Кивнул Марии Китько:

— Пошли! Затемно успеть надо.

— Упрямый, — сказала вслед ему хозяйка.

Китько порывисто обняла ее:

— Спасибо вам, добрые люди. Пока буду жива — не забуду.

Хозяйка постояла на крыльце, прислушиваясь, потом вернулась в хату.

Маруся Залепенко собирала со стола. Витя сидел, подперев голову руками, весь под впечатлением услышанного. Он ясно представлял себе и крутой поворот, прозванный уже в народе Марусиным, и машину, летящую в пропасть. Кончится война — он напишет эту картину маслом, огромное полотно. В кабине автомобиля двое: потерявший от страха человеческий облик гитлеровский офицер и Мария Китько: широко открытые черные глаза горят, на губах торжествующая усмешка. Витя мысленно уже писал эту картину, восхищаясь Китько и завидуя ей; потом мысли его перескочили к Мите Стоянову. Он догадывался, что Митя — связной партизанского отряда, и, сравнивая его с собой, считал, что мог бы тоже быть им. Витя не успел спросить, сколько лет Мите, но, прикидывая, находил, что они, пожалуй, одногодки.