Ершов Яков Алексеевич
Шрифт:
Витя, расстроенный, молчал. Прозевать такое дело! И почему никто не сказал им? Боятся, не доверяют! Но отчего же доверили ему идти с тетей Марусей в отряд? Ведь доверили же? И как он не догадался, когда тетя Маруся говорила о медикаментах и обещала прислать ваты и йоду, что посылают туда не только медикаменты, но и одежду и продукты!
— И верно, что дурни мы, Славка, — сказал он, наконец, поднимаясь. — Дурни и раззявы.
— А кто ж знал? — оправдывался Славка. — Тетка же ничего не говорила… А что, разве сейчас поздно? Теперь мы знаем, кому сдавать вещи, знаем, что нужно партизанам.
Витя с благодарностью посмотрел на друга.
— Правильно, Славка. Будем и мы собирать! — поддержал он. — Ты молодец, что узнал все. Только не болтать до поры до времени.
Дома Витя долго не мог начать нужный разговор. Он подходил то к отцу, то к матери. Наконец, решился.
— Мама, говорят, в городе теплую одежду для партизан собирают. Ты слышала?
— Поговаривали женщины… Да ведь опасное это дело.
— У нас в типографии тоже такой слух идет, — вмешался отец. — Будто продукты и вещи собирают по квартирам и тайком в лес отправляют.
— Папа, давайте и мы, — горячо стал убеждать Витя. — Там ведь негде взять. А мы обойдемся, нам не так они и нужны.
— Да ведь не знаешь, куда нести, — колебалась Виктория Карповна.
Витя не выдержал.
— Я знаю, мама! К Богдановым носят. Будто за лекарства платят. Мы бы со Славкой…
— Мысль верная, — поддержал отец. — Ребят можно послать.
Витя понял это как окончательное разрешение. Вместе с матерью они стали разбирать сундук, где были сложены теплые одежда и обувь. Витя сразу же ухватился за ватный пиджак.
— Куда такой, — заметила мать, — куцый, да нескладный — в нем только за дровами ездить.
Но Витя по-своему оценил качества стеганки:
— Отдай ватник, мамочка. Папа его вовсе не носит. А там, знаешь, как пригодится — Куда удобнее, чем пальто да шуба. Уж я знаю…
Мать не возражала, и Витя отложил стеганку в сторону. Вскоре прибежал Славка. Он принес фуфайку и шерстяной свитер. Витя осмотрел фуфайку.
— Не годится, — твердо сказал он.
— Почему это? — запротестовал Славка. — Она теплая.
— Теплая? А это что? Дыра. И вот, на локте. Куда ж ты ее суешь? Да еще и женская. Засмеют.
— Это я у тетки стащил, — признался Славка.
— Ну и тем более неси назад, — проворчал Витя, рассматривая свитер. Он оказался целым.
Вася Марков принес теплые отцовы носки. Юра Алехин добыл немного сухих Фруктов Володя Житков — шесть бинтов и пузырек с йодом. Все завязали в два узелка, и Витя со Славой пошли к Богдановым.
Ребятам открыл Николай Петрович. Прищурившись, он настороженно оглядел их.
— С чем пожаловали, молодцы?
Витя подтолкнул Славку вперед, положил узел на пол.
— Мы к Александре Васильевне, — сказал он.
— Должен вас огорчить, ребята, — ответил Богданов. — Ее нет дома.
— Ну, тогда мы к вам. Нам все равно, — тут же перестроился Витя.
— Да, да, к вам, — подтвердил Славка, опасаясь, как бы их не выпроводили.
Перебивая друг друга, ребята стали объяснять, зачем они пришли. Витя развязал узел и достал ватник.
— Свитер еще есть, совсем новый, а это ватник. Мама сказала, что в нем только по лесам и ходить.
— Да ведь я не в лесу живу, — перебил его Богданов.
— Ну, вы не в лесу, а другие-то в лесу, — не смутился Витя.
— Конечно, — вставил Славка. — Это для них. Здесь, в городе, и так проходить можно, — он подергал себя за полу жиденького демисезонного пальто.
— Погодите, ребята, не тараторьте, — остановил их Богданов. — Ты, Витя, говоришь, что это за леченье и за лекарство. Но твоя мама, помнится, болела еще осенью прошлого года, лечилась в советской больнице. При чем же тут Александра Васильевна?
— Ну как же, — взмолился Витя. — Мама однажды руку порезала, и я к вам за йодом приходил. Помните? Ну, пусть не помните, а все равно, все равно вещи возьмите. У других берете… Мы тоже хотим помогать. И отец, вы ведь его знаете, разрешил… Богданов замахал на Витю руками.
— Постой, постой! Я ведь не против. Если ты действительно брал лекарство, пусть будет так. Скажи маме, что мы в расчете.
Богданов обнял мальчиков за плечи.
— И знаете что, ребята, — сказал он тихо и очень серьезно. — Сделали дело — и молчок! Понятно?