Шрифт:
На миг мальчишка поднял мокрое лицо. Отвернулся и сказал устало:
– Да. И я вас ненавижу.
– А за что? Разве ребята обидели тебя? Они же… наоборот. Твои товарищи.
– Товарищи? – сказал он очень удивленно. – Я к ним не просился.
– Я имею в виду – товарищи по несчастью. За что их ненавидеть?
– Вы не поняли. Я ненавижу вас.
– А меня за что? Я такой же арестант. Даже приговоренный к смерти. – Он сказал это неожиданно для себя. Спокойно и просто. И стал смотреть в окно, за которым качались ветки клена, суетились, прыгали (жили!) воробьи. И щекой, плечом ощутил он недоверчивый взгляд Цезаря.
Тогда, все так же глядя на воробьев и листья, Корнелий монотонно, без интонаций, поведал десятилетнему Цезарю Лоту свою историю.
Зачем? Сочувствия искал? Или успокаивал мальчишку: не ты, мол, один такой несчастный? Или просто вылилось? Черт его знает.
Цезарь далеко отодвинулся и смотрел на Корнелия. На острых скулах высыхали полоски слез. В серо-зеленых глазах – что-то непонятное: и жалость, и недоверие, и… чуть ли не пренебрежение. Он спросил, кривя большие губы:
– Извините, я не понимаю. Почему вы не сопротивлялись?
– Как?
– Ну хоть как-нибудь! Нельзя же так, будто овечка на веревочке. Извините…
– Я думал… Видишь, глубоко это в нас сидит, гражданское послушание. Да и смысла не было. Попал бы в уголовники, это еще хуже.
Цезарь опять скривил губы:
– Хуже – чем?
Корнелий тоскливо усмехнулся:
– Так уж нас воспитали. Хочется не только жить комфортабельно, но и умереть с удобствами.
– Все равно я не понимаю, – тихо и упрямо сказал Цезарь. – А почему вы говорите «нас»? Разве все такие?
«Да, это он прямо. В лоб. Так меня, мальчик!»
– Ты прав. Наверное, не все. – И подумал: «Твой отец, конечно, не такой».
Цезарь сказал, будто сам с собой советовался:
– Нет, все равно. Можно же было что-то сделать. Ну, хотя бы убежать в храм Девяти Щитов. Там не выдадут.
– Что? В какой храм?
– Вы не знаете?
– Я знаю храм Девяти Щитов. Но… так что из этого? Там, по-твоему, укрывают преступников?
– Разве вы преступник? Они укрывают тех, кто не виноват.
Корнелий усмехнулся:
– Это ребячьи легенды. В детстве я и сам верил таким сказкам. Ну, в старину, возможно, был такой обычай, про Хранителей много легенд рассказывают. Но сейчас-то, в эпоху всеобщей электроники…
Цезарь сердито перебил:
– Те, кто служат Хранителям, не подчиняются эпохам. И Машине тоже не подчиняются. Это вечный закон такой. Мне папа рассказывал.
То, что рассказывал папа, было, видимо, для Цезаря незыблемо. Даже если это старая сказка. И Корнелий не стал спорить. Лишь сказал:
– Ну, убежал бы я туда, а что дальше? Та же тюрьма. Куда денешься?
Цезарь пренебрежительно повел плечом. Видно было, что ему противна такая покорность. Корнелий не удержался, спросил:
– А ты… в тот раз, когда хотел убежать, думал добраться до этого храма?
– Нет. Они же прячут только тех, кому грозит смерть.
«А тебе, ты думаешь, не грозит?» – вдруг резануло Корнелия. В этот миг раздался топот: ребята возвращались с уроков. Цезарь быстро лег и закрыл голову курткой.
Сказка о Лугах
Ни обедать, ни ужинать Цезарь не пошел. Весь день лежал на койке – бессловесный и почти неподвижный. Лишь голову то закрывал своей «гусаркой», то откидывал курточку на табурет.
Или это было полное отчаяние, или что-то зрело в мальчишке?
После ужина две девочки – десятилетние Анна и Мушка – подошли к Корнелию.
– Господин воспитатель…
– Господин Корнелий, можно мы сегодня попозже ляжем?..
– Всего на полчасика. Можно?
Сунулся тут же тихий улыбчивый малыш, по прозвищу Кот, приятель Чижика:
– А то Антон давно сказку не рассказывал.
Сказка так сказка. Корнелию-то что? И все же он поставил условие:
– Только в спальне у мальчиков соберитесь. Чтобы новичок тоже привыкал. Может, хоть немного оттает.
Никто не спорил. Но уселись в самом дальнем от койки Цезаря углу. Цезарь не двигался. Возможно, уснул.
Сейчас Корнелий не испытывал к нему никакого сочувствия. Даже наоборот, раздражение появилось. И какая-то уязвленность. Что ни говори, а мальчишка-то был крепче его. Сильнее душой. Честнее. «Почему же вы не сопротивлялись?..»