Но Цезарь-то надеется вернуться! И каждой жилкой, каждым нервом рвется домой!

– Ты наверняка продиктовал Биму, где находишься, – заметил Корнелий, – чтобы родители, когда вернутся, узнали…

Цезарь опять посмотрел через плечо. Холодно и дерзко.

– Ну и что? Хотите выдать меня?

– Ты с ума сошел, – искренне сказал Корнелий.

Цезарь опустил плечи.

– Я не понимаю. Почему меня сюда засадили и прячут?

– Мог бы и понять. Ты же умный человек. У тебя исчез индекс. Это случай небывалый. Управление правоохраны хватается за голову: почему это произошло, где причина?

– Меня и так полтора месяца возили по институтам и клиникам, выясняли.

– И не выяснили. А непонятное всегда пугает. Кто-то подумал: а вдруг люди узнают об этом? Начнется паника, пересуды. Если, мол, у одного индекс пропал, может и с другим случиться такое же…

«А что, если и в самом деле?» – подумал он.

– Это значит, меня могут и убить… – отвернувшись, проговорил Цезарь. Медленно, раздумчиво.

– Да ты что, малыш! Никто не может лишать жизни человека без приговора юридической Машины! А ребенок вообще неприкосновенен.

– Я и вижу… что неприкосновенен, – по-взрослому усмехнулся Цезарь. – Папа говорит: Машину придумали те, кому удобно за ней прятаться. И говорит, что всеобщая система индексов – это всеобщая глупость!.. – В голосе Цезаря прозвенел вызов.

– Согласен с папой, – вздохнул Корнелий. – Да что поделаешь…

Цезарь опять сидел, отвернувшись. Курточка лежала на полу. Плечи под казенной рубашкой были съеженные, острые. Стриженная шаром голова на тоненькой шее казалась чересчур большой по сравнению с плечами. Корнелий поймал себя на том, что ему опять хочется провести ладонью по этой щетке густых желтовато-белых волос. И задеть пальцем одиноко торчащий хохолок. И снова не решился. Представил, как обернется Цезарь, как затвердеет его останавливающий взгляд…

Цезарь вдруг бросил пальцы на клавиатуру. Играючи, как настоящий оператор, выстроил в глубине стереоэкрана картинку: две полупрозрачные пластины и черный шарик. Квадраты пластин сошлись под углом, отразились друг в друге, создав что-то вроде размытой по краям кристаллической решетки. Шарик, набирая скорость, ринулся в гущу этих переплетенных плоскостей, и они вдруг вытянулись в одну широкую ленту, которая замкнулась в кольцо. Шарик метался внутри кольца. Корнелию вдруг вспомнилось, как в широком синем обруче вертелся худой коричневый мальчишка – в тот последний нормальный час жизни, когда он, Корнелий Глас, беззаботно шагал домой со станции (сто лет назад!).

– Что это? – сумрачно спросил Корнелий.

Небрежно и почти весело, словно не было прежнего разговора, Цезарь объяснил:

– Я тут хотел решить задачку о шарике: куда он девается между двух зеркал? Помните, вчера мальчик рассказывал? Антон, кажется…

– Ну… и что? – по-настоящему удивился Корнелий. – Зачем это тебе?

– Так. Любопытно.

– И… решил?

– Видите, что получается.

– Вижу. Шарик в кольце, никуда не исчез.

– А если вот так… – Широкая лента порвалась, перекрутилась и сомкнулась опять, изобразив нечто вроде восьмерки. Шарик выскочил на ее внешнюю сторону…

– Кольцо Мёбиуса, – сказал Корнелий. – Соединение двух плоскостей в одну…

– Ага, – откликнулся Цезарь, и впервые прозвучала у него озорная ребячья интонация. – А теперь… опять! – Ленточная восьмерка порвалась вновь и соединилась в обычное кольцо. Только шарик бегал уже не внутри, а снаружи кольца. – Видите? Он ушел на другую плоскость!

– Вижу… Только понять не могу.

– А если представить вместо плоскостей трехмерные пространства? Они тоже на миг разорвались и соединились в одно, а шарик в это время перескочил…

– Ты мудрец, – без капли иронии сказал Корнелий. – Откуда это у тебя?

– Мы с папой часто играли в пространственные игры. Когда он дома бывал… Я один раз построил семимерный субкристалл с переходом в межпространственный вакуум. Папа не поверил, начал перезапись… А Бим не выдержал, отключился…

Последние слова Цезарь сказал уже вяло, угасающим голосом. И опять обмяк.

Чтобы он совсем не сник (хотя не все ли равно?), Корнелий торопливо спросил:

– Ну, а за счет чего происходит разрыв и соединение пространств? Или это «уже другая задача»? Как в анекдоте про студента и профессора?

Цезарь приподнял и уронил плечи.

– Не знаю… Извините, у меня голова разболелась. Отсюда можно уйти до конца занятий? Я хочу лечь.

– Иди… – угас и Корнелий. – Я скажу учителю.

Оставшись в кабине, Корнелий устало сел на хлипкий вертящийся табурет. И вдруг почувствовал: пальцы запросились к пульту. Рефлекс, наверно…

Экран был маленький, но пульт стандартный. Правда, большой ряд символов и микрофон для звуковых команд были заблокированы, однако Цезарь (ловкий парнишка все-таки!) умело обошел блокировку, подключившись к ВОТЭКСу через канал общешкольного информатория (видимо, подкинул такой хитрый вопрос, что Центральная Учебная Машина сама сомкнула контакты с большой сетью).