Наша авиация всю ночь бомбила военные объекты немцев. К этому мы уже привыкли, но вдруг перед рассветом в реве шторма послышались выстрелы и началась канонада с моря. Немцы тоже открыли огонь.

Происходило что-то важное. Никто у нас, конечно, не спал, и на осторожный стук в дверь я тотчас выбежал наружу.

Вошел взволнованный «Семен».

— Десант!

— Откуда ты знаешь?

— Только что вернулся из комендатуры переводчик. Перепуган насмерть.

Из дома в дом передавались самые противоречивые слухи. И только позднее, когда город был уже очищен от немцев, я узнал, как все происходило в действительности.

Пока немцы веселились, справляли рождество, корабли Черноморского флота незаметно подошли ночью к берегу и начали высадку десанта в разных пунктах Керченского полуострова. Шторм достигал одиннадцати баллов. Волны грозили выбросить корабли на берег, а высаживающихся десантников унести в море.

Но моряки прыгали в ледяную воду, под немецким огнем выходили на берег и, мокрые, на десятиградусном морозе вступали в бой.

27 декабря шторм продолжал свирепствовать. Десантные группы в Камыш-Буруне, ожидая подкрепления, засели в развалинах железорудного комбината и заняли оборону. Перешли к обороне и части, высадившиеся в районе Ене-Кале, по другую сторону Керчи.

Немцы воспользовались временным ослаблением нажима, пустили провокационный слух, будто десант уничтожен. Под угрозой расстрела они запретили жителям выходить из домов не только ночью, но и днем. Запретили подходить к окнам. Расстреливали тут же на улицах. Был убит вместе со своей женой старейший врач города Керчи — семидесятилетний Серетенский.

28 декабря немцы обстреляли из минометов поселок Самострой, расположенный на берегу Керченского пролива, подожгли его и начали расправу с мирным населением.

К счастью, шторм стал стихать, возобновилась высадка десантных частей, и снова разгорелись ожесточенные бои.

К моменту высадки десанта немцам удалось зацементировать и заминировать все входы и выходы в старокарантинских каменоломнях. Партизанский отряд был полностью изолирован и не мог оказать помощь десанту.

Лучше обстояло с партизанским отрядом в аджи-мушкайских каменоломнях. Как я и предполагал, Пахомов сумел сохранить несколько тайных выходов.

26 декабря партизаны услышали стрельбу. Боясь провокации, штаб отряда ночью выслал разведку во главе с комиссаром отряда Сергеем Черкезом. Разведка добралась до крайних домов, но вернулась, ничего не выяснив.

На другой день бои на берегу пролива продолжались. Услышав канонаду с моря, штаб решил выйти всем отрядом на помощь десанту.

Партизаны выбрались из каменоломни и стали действовать вдоль шоссе, срывая немцам доставку боеприпасов.

29 декабря партизаны вели бои целый день, уничтожили до сотни немцев, шесть автомашин, две радиостанции, захватили много оружия, заняли деревню Аджи-Мушкай, захватили ценные документы и освободили двадцать заложников — жителей Аджи-Мушкая, которых немцы не успели расстрелять.

Немецкое командование поспешно стянуло на Керченский полуостров резервы из ближайших районов, в том числе из Феодосии. Советское командование только этого и ждало. В ночь с 28 на 29 декабря был высажен десант в Феодосии. Для немцев создалась угроза быть отрезанными на Керченском полуострове, и они в панике бежали.

На рассвете 30 декабря стрельба прекратилась. Наступила тишина. Я вышел на улицу. Город казался пустым. Немецких солдат не видно, даже жандармы исчезли с постов. Я решил пойти к зданию горкома партии, где помещалось гестапо: если и там нет немцев, значит они все удрали.

Из-за угла пустынной улицы выехал всадник — моряк в бушлате, с автоматом за спиной.

— Вы кто будете, милый человек? — Я попросил его остановиться.

— Моряк из десанта.

— А куда же немцы девались?

— Удрали, дедушка.

— Значит, город свободен, ходить можно?

— Свободен! Ходи, дедуля, куда хочешь. Город наш!

Из калитки соседнего дома к нам подошла сгорбленная седая старушка. Она жадно прислушивалась к нашему разговору.

— Батюшка, неужто этих аспидов больше нету? — Оглядываясь, она перекрестилась.

— Нет, бабушка, нет, не бойся больше никого.

Старушка бросилась к краснофлотцу, обхватила его ногу, начала целовать и не своим голосом закричала:

— Феня! Люди! Выходите, наши тут! Наши! Немцев больше нету!

На ее крики из домов начали выбегать люди. Они обнимали, целовали моряка и его лошадь. Женщины от радости рыдали и смеялись.

Я насилу выбрался из толпы и пошел дальше. У здания, где прежде был штаб военно-морской базы Черноморского флота, опираясь на винтовку, стоял пожилой, давно не бритый красноармеец в полушубке, в ушанке. Около него тоже собрался народ, Спрашивали наперебой: