Эй, ты Галю, Галя молодая, едем, Галя, з нами,

З нами - казаками.

Эй, ты Галю…

Дальше еще крепче рванули и не услышали выстрелов пушек, воя приближающихся снарядов. Спугнули певцов только разрывы и голос командира роты:

–  Фесенко, Науменко, Карпенко, опять начали? А ты, Иванов, тоже в хохлы записался? Прекратить немедленно!

А чего прекращать? И так все прекратилось - испортил немец песню. Дождались последних разрывов и стали спать укладываться.

Утром в роту привезли никем не виданные индивидуальные понтоны. Сказали, что на них надо форсировать реку Великую. Старички от такого известия носы повесили, а молодые развеселились. Им что - у них ни кола ни двора и детишек нема. Сами еще несмышленые. День обещал быть жарким, им поплавать захотелось. Быстро расхватали понтоны, стали их надувать.

–  На таком и Днипр переплыть можно!
– восторгался Карпенко.

–  Да ну? Редкая птица долетит до середины Днепра, где уж переплыть его?
– подначил Иванов.

–  Хволынку прибавил Гоголь, но широк наш Днипр! Великая против него - ручеек маненький! Слухай, на понтоне и плыть и стрелять можно! Гарна штука!

–  Переплывешь, если фриц в нем дырку не сделает.

–  Вин швидче мини дирку зробэ - понтон у води будэ, - отшутился Карпенко.

–  Устами хлопчика истина мовит, - хмуро изрек прислушивавшийся к этому разговору старшина Фесенко.

Эти слова были услышаны, и молодые примолкли. Если вчера немец из-за песни столько снарядов положил, то сегодня уж скупиться не станет, и пулеметами у него река наверняка надежно прикрыта. Придется ли сушить одежду, один бог знает.

Так бы все и получилось, если бы начальство не догадалось провести разведку боем. Поднялся один взвод, побежал к реке. Немцы встретили его огнем и - что такое? Пушки еще молчат, а на берегу взрыв - и на глазах сотен людей исчезает человек. Бежал и исчез. Совсем. Один воздух на том месте.

–  Граната противотанковая, должно, на поясе была, в нее пуля попала, - высказал предположение старшина.

Согласились - такое не часто, но случается. Пулеметные очереди перебивали друг друга, поднимались первые фонтаны от разрывов мин и снарядов. По неслышимой на этом берегу команде они вдруг прекратились, а потом Иванову показалось, что река вздыбилась, выгнула спину, поднялась в воздух. Это продолжалось недолго, может быть, минуту-другую, а когда наступила тишина и река успокоилась, течение уносило вдаль на понтонах несколько трупов. Под остальными понтоны были пробиты, и вода поглотила их.

Вражеский берег замолчал, и стало слышно, как тяжело дышит Карпенко. Его плечи и руки мелко вздрагивали, и думал он, наверное, о том же, о чем Иванов: вот-вот раздастся команда, надо будет вставать, бежать к реке и немцы сделают с ними то же, что сделали с посланным в разведку взводом.

В ожидании этой команды полк пролежал на берегу часа два, потом роты получили приказ отойти и сдать понтоны. Он был выполнен с великим удовольствием. Ночью дивизию отвели в тыл и развернули фронтом на юг.

Проклиная немцев, войну и нещадно палящее солнце, рота тащилась по дороге и почти прошла стоящую в полукилометре от нее деревню, как из нее ударил пулемет. Пришлось залечь.

Капитан Малышкин поднес бинокль к глазам и стал думать: небольшой заслон хочет задержать роту или кто посерьезнее окопался? Если заслон, то пусть его выбивает тот, кто позади, а если немцев много, то придется задержаться. Почти пропустили и вдруг обстреляли. Заманивают, что ли?

Пока раздумывал и разглядывал деревню, пути подхода к ней и отхода немцев, пулемет замолчал. Плюнуть на него и идти, куда приказано? Нет, надо прощупать. Нехотя скомандовал:

–  Первый взвод, вперед!

Первый взвод тоже нехотя поднялся и тут же лег под прицельным огнем уже трех пулеметов. Может, и еще есть, но в запасе держат?

Капитан Малышкин чертыхнулся: первый батальон прошел и по нему не стреляли. Выходит, позже появились, возможно, сосредоточиваются, чтобы перерезать дорогу? Надо вышибать, а поле ровненькое, без воронок, кустики только перед самой деревней. Овраг там, ручей, река? Развернул карту - овраг.

–  Рота, короткими перебежками, по-одному, вперед!

Команда ясная, как дважды два четыре. В последние дни столько раз ее приходилось выполнять, чуть не перед каждой деревней. Расползлись по канаве подальше друг от друга, каждый наметил себе путь, и пошли на сближение. Дело привычное, надоевшее и негероическое. Вздымают пули близко пыль - лежи и не шевелись. Перенес пулеметчик огонь в другое место - вскакивай и несись. Стала очередь снова приближаться, падай, быстрее отползай в сторону и затаись до лучших времен.

Все шло ладно. Как ни ярились немецкие МГ, никого подбить не могли. Один пулемет даже поперхнулся и умолк. Долгонько так его не слышно было. Еще немного, и предпоследний бросок к деревне можно делать. Сделали и оказались на краю оврага.